Но  Ганику  было  действительно  уже  все  равно. Когда  все  кругом  погибло.   

  Он  больше  теперь  думал  о  приемной  своей  матери  Сильвии. И  о  той крылатой  женщине, что  во  снах. И  о  том, что  чувствовал  в  этом доме, помимо  боли  рабов  и  слуг  под  плетью  Касиуса  Лакриция. О том, что  ощущал  все  время  у  себя   за  спиной. Он  ощущал  каким-то  ему  пока  непонятным  образом  чье-то  рядом  присутствие. Этот  цветочный  аромат. Очень  вкусный  и  приятный. Кто-то был  и  сейчас  снова  здесь. И, вероятно, смотрел  на  них  занимающихся  снова  и  снова  любовью. На  то, как  они  перемарали  своими  половыми выделениями  и  жарким  любовным  потом  всю  постель.

  Он  подумал  вскольз  и  о  служанках  Луциллы  Силесте  и  Сесиллии. Как они  уже, наверное, замучились, подносить  фрукты  на  золоченом  разносе. И  вино  им. И  менять  эти  вот  простыни  из  цветной  ткани. После  каждой  ночи  их  совместной  любви.

  Как  содрогается  в  тряске  их  двух  любовников  каждую  ночь  постель. И  как, наверное, бесится  Лентул  Плабий  Вар, зная, как  он  трахает  его  родную дочь, здесь  на  этой  постели  в  ее  девичьей  комнате.

  Вероятно, он  слышит эти  его  Ганика  стоны  и  крики  каждую  ночь.

Каждую  ночь  вместе  с  любимой  Луциллой  Вар.

  Ганик, совершенно  сейчас, плюнул  на  всех  остальных, кого  знал. Их  пути теперь  разошлись. Сивилла  продала  его  и  казнен  за  измену  императору  его  хозяин  ланиста  с  другими  ланистами  и  рабами  и  гладиаторами Хароний  Магма. Ардад  мертв, и  Ферокл  тоже, если  верить  Луцилле  и  ее словам.  Погибли  на  арене. Рабы  все  проданы  по  домам  сенаторов  и  консулов Рима.