— Ты, видно  и  впрямь  безумный – произнес Германик  Юлий  Клавдиан.

  И, молча, отвернувшись, сел  на  свою  лошадь. За  ним  последовали  остальные  двое.

  Главный  воин, и  конник, уже  с  лошади, дернув  красивую  золоченую сбрую, посмотрел  на  Ганика  и  стоящую  и  прижатую  теперь  сильными  мускулистыми  руками  сына  его  мать. Он  одернул  свой  по сторонам  свисающий  красный  широкий  с  золотой  по  краям  вышивкой воинский  плащ, поправил  гладий, висящий  на  широком  воинском  с  золочеными  вычеканенными  узорами  бляшками  поясе  и  в  золоченых  ножнах  кинжал. И  произнес  громко, чтобы  все  слышали – Раз  он  у  тебя  полоумный — он  обратился  к  рыдающей  от  страха  за  приемного  своего  сына  Сильвии – То, пусть  сидит  дома  и  не  лезет  на  проезжую  дорогу. Не  ровен  час, задавят.

   И  произнес  громко  своим  всадникам —  Поехали?! 

   Он  скомандовал  остальным, и  воины  быстро  поскакали  по  Апиевой дороге  в  сторону  Рима. Только  один  тот, кто  ехал  сзади, в  запыленной дорожной  одежде  обычного  римлянина. На  белой  в  серых  пятнах  лошади. В  серой  накидке  в  виде  кожаного  плаща  пенуле, с  седой  короткой  прямой  стрижкой  на  голове, приостановился  и  посмотрел  еще  раз  своими  маленькими  хитрыми  зелеными  на  вылупку  глазами. Видимо, запоминая  Ганика  на  лицо  и  оценивая  его  со  стороны.