— Простите, господин! — она  продолжала  рыдать, словно  не  слыша  и  не понимая  его, и  прижиматься  седеющей  растрепанной  на  ветру  головой  к ногам  молодого  на  вид  взрослого  здорового  и  сильного  парня. Она тряслась  вся  от  страха  и  боли, и  Ганик  так  и  не  мог  понять, что происходит. Он  тоже, упал  рядом  с  матерью  на  колени. И, уставившись тупо  на  военных, молчал, обнял  свою  приемную  маму  Сильвию.

— Они, наверное, все  здесь  ненормальные – произнес  третий  в  блестящих  на  солнце   медью  доспехах  воин  и  в  красном  плаще. Центурион  по имени  Октавий  Рудий  Мела.

 – И  мать  и  ее  этот  дурак – произнес  он – Ты  хоть  не  оставляей  без  присмотра, этого  своего  дурака, мать.

  Сильвия  прижалась  к  своему  приемному  сыну, защищая  его, как  только можно. И  обняв  его  своими женскими  руками. Она  рыдала  навзрыд, и  это  тронуло  и  ранило  само  сердце  Ганика. Сейчас  что-то  произошло. Что-то  в  его  душе  и  его  голове.

  Он  даже  не  представлял  такой  к  нему  любви. К  приемышу  и  подкидышу. Неизвестно  откуда. 

  Он  просто  опустил  свою  с  вьющимися  русыми  волосами  голову  на  плечо  матери, потупив  с  вой  взор.

— Подыми  мать  на  ноги, недоумок! – произнес  тот, которого  называли  генерал  Гай  Семпроний  Блез.

— Замолчи, Блез! – произнес, обрывая  его, громко  и  резко  главный  всадник  по  имени  Германик  Юлий  Клавдиан, обращаясь  к  Блезу. И, сверкнув  недобрым  взглядом  серых  бесцветных  из-под  военного  шлема  с  перьями  глаз, сказал — Я  буду  решать  и  говорить  сейчас, как  быть  дальше, и  что делать.