— Отпусти  мою  руку — тихо  проговорила  она  ему, не  отводя  своего  взгляда  черных  глаз  алжирки  на  него.

— Если  не  будешь  бить  рабыню, Сивилла – проговорил  он, ей, смотря  в  ее те  невероятно  злые  глаза. И  в  этих  глазах  не  было  той  уже  былой любви, а  только  ревность  и  злоба, злоба  к  нему  и  отчего  он  понять  не мог. И  повсему  было  видно, Сивилла  была  вне  себя  от  чего-то. Это  все ревность, ревность  как  он  решил  из-за  Луциллы  Вар.

— Не  буду — проговорила  Сивилла, выдяргивая  свою  в  тонком  золоченом браслете  правую  руку  из  правой  сильной  мужской  руки  Ганика.

  Она  отвернулась  от  его  пристального  недоумевающего  взгляда, когда  на тропинке  появились  бегом  еще  две  рабыни  дома  Харония  Диспиция  Магмы, служанки  негритянка  Лифия  и  Верония. Они  подбежали  к стоящим.

— Амрезий  повесился! – прокричали  в  слезах  молодые  рабыни – Там  у  нас, у  себя  в  подвале!

  Все  бросились  бегом  на  половину  рабов. По пути  встретив  перепуганных  таких  же  Алекту  и  Милену, почти  у  входа  в  жилище рабов.

  Они  заскочили  внутрь  узкого  под  виллой  нижнего  цокольного  этажа  и во  главе  с  самим  Гаником, ворвались  в  комнату  из  серого  камня, как  и  у всех  здесь  живущих  рабов  Амрезия. Там  на  полу  лежал  сам  Амрезий, и голова  его  была  на  коленях  Холая, раба  ливийца  и  единственного, пожалуй, друга  Амрезия. Рядом  стояла  и  плакала  служанка  Верония, подруга  Цивии. Холай  тоже  плакал, склонившись  над  мертвым  и посиневшим  от  удушья  телом  и  мальчишеским  лицом  Амрезия.