Она  его  настоящая  мама, там  в  тех снах  уводила  его  через  какую-то странную  большую  открытую  дверь. Дверь, прямо  висящую  в  воздухе. И  те, кто  преследовал  их  оставались  там, а  они  вдоем  укрывались  уже  в другом  таком  же  не  менее странном  сне, как  и  тот.

  И  все  дальше  сна  не было. Просто  пустота. Черная  или  серая  пустота. В каком-то  беспамятстве  и  все. И  весь  этот  непонятный  странный  сон. Но Ганик  чувствовал, что  та  женщина  была  не  просто  женщина. Что, скорее всего  она  и  на  самом  деле  имела  к  нему  какое-то  отношение.

— «Мама» — вдруг  снова  произнес  он  про  себя — «Где  же  ты, мама?».

  Он  заплакал. Первый  раз  в  своей  жизни, заплакал  и  вдруг  почувствовал, что-то  в  своем  сердце  и  груди. Он  вдруг  почувствовал  ее, ту  женщину.

Так  сразу  и   внезапно. Как  будто  она  была  уже  где-то  недалеко  и  рядом. Будто  уже  шла  снова  по  той  Апиевой  дороге  и  уже  к  нему. Что-то переменилось, и  он  почувствовал, как  тогда  когда  они  шли  по  той Апиевой  дороге, обнявшись  с  приемной  мамой  Сильвией, когда  уехали  те воины  конники. И  этот  взгляд  в  спину. Он  почувствовал  тогда  его, но  не придал  этому  значение. Такой  режущий, словно  ножом  взгляд  кого-то, кто стоял  недалеко  от  них  за  их  спинами. Тогда  и  Сильвия  почувствовала этот  невидимый  и  незримый  взгляд. Взгляд  кого-то, кто  смотрел  на  них уходящих  к  себе  домой. Взгляд  того, кто  словно  спустился  с  небес. И  стоял  там  на  дороге. Но  кто  это  был? Он  не  знал. И  не  мог  знать  никто из  земных  смертных.