— «Что  это  было?!» — думал  он, и  он  не  мог  устоять  и  объяснить — «Луцилла Вар. Что  ты  делаешь  и  при  всех!».

  Он  видел  эту  бестию, там, на  краю  ограждения  арены  большого Римского  амфитеатра  в  ложе  сенаторов  с  женской  стороны  как  она смотрела  на  него  издали. И  вот  теперь  ее  рука  на  его  возбудившемся торчащем  в  набедренной  повязке  члене  и  ее  лицо. Холодное  и  жестокое и  одновременно  красивое  и  нежное. И  эти  синие  как  море, как  и  у  него глаза. Но  только  ледяные  и  холодные  какие-то, но  далеко  не  равнодушные  к  нему. Даже  нельзя  сказать, что  Луцилла  такой  зверь  в женском  обличии.

— Какой  ты, Ганик – тихо  она  прошептала  ему.

— Какой? — также  тихо  промолвил  ей   в  ответ  как-то  сам  произвольно Ганик.

— Для  раба  слишком  красивый — произнесла  Луцилла, пожирая  Ганика  своими  девичьими  теми   глазами – И  ты  будешь  моим.

  Хароний  видел  это  и  все  прекрасно  понимал. Он  понимал, что  это значит. Что  Луцилла  не  отступится  от  своего  избранника  раба. Это  видела  и  Сивилла. Она, из-под  лобья  бесясь  и  ревнуя, смотрела  на  это неприятное  крайне  ей  зрелище. Все  знали, что  Ганик  любовник  Сивиллы.

Даже  не  смотря  на  то, что  она  была  как  рабыня, любвницей  самого Харония  Диспиция  Магмы, своего, как  и  их хозяина. Равно  не  прочь  быть безотказной  еще  кому-нибудь  в  этом  доме. До  появления  Ганика. Но теперь  в  ее  глазах  была  дикая  ревность. Ревность  к  сопернице  и  не способность  противостоять  ей  совершенно  ничем. Сивилла, сверкнув взбешенными  от  ревности  своими  черными  глазами  на  смуглом  лице, посмотрела  на  недовольного  этой  сценой  самого  Харония  Магму, умело скрывающего  свое  недовольство, и  отвернулась  в  сторону, созерцая  гневно  взгляды  своих  подопечных  служанок  рабынь, смотрящих  теперь еще  и  на  нее. Было  видно, как  дергалось  ее  женское  молодой  алжирки лицо, но  она  молчала. И  снова, смотрела  пристально  и  бешено  на Луциллу  Вар  и  Ганика, не  спуская  своих  сумасшедших  теперь  с  них  от ревности  глаз.