— У нас еще ночь впереди, любимый – произнесла она, всматриваясь в его красивые синие любовника своего глаза – А тебе уже больно. Ты же мужчина и гладиатор. Разве это боль? Это всего лишь мои ногти.
Луцилла давила руку Ганика, а он терпел, не смея ничего ей ответить. А ей это нравилось. Они теперь каждый раз, любя друг друга, причиняли боль друг другу. Разную боль. И, похоже, это приносило обоим удовольствие и дико возбуждало в моменты близкой любви.
— Пойдем — произнесла она ему и дернула за руку. И потащила в свою комнату за собой из-под носа своего заведенного злостью отца и его гостя — Я не в силах долго ждать, я хочу тебя снова, Ганик, раб мой .
Она произнесла и практически бегом потащила его за собой. А он вынужден был следовать за Луциллой. И безотказно следовать ее прихотям. Ведь он был теперь ее самый любимый раб.
Она повела его, держа за руку за собой. Повела снова наверх и к себе.
— Я хочу тебя – произнесла негромко она, сверкнув на Ганика своими синими сладострастными девичьими глазами, совсем не такими, какими обычно смотрела, а глазами полными желания любви и дикой страсти. И в Луцилле Вар уже совсем не было видно той кровожадной бестии, какой она была все время в своей повседневной жизни. Было теперь совсем другое. Только дикая любвоная неуемная садистическая страсть и любовь. Жажда неуемных сексуальных оргий и небузданного разврата. Это была невероятно страстная по своей духовной сути женщина, жаждущая только дикой страстной любви и желающая только его одного. Одного Ганика и никого другого. Это была его теперь женщина. Самая преданная и влюбленная только в него одного. И как ни странно, но он любил ее. Да, любил, и, не стыдясь признаться самому себе. Луцилла Вар была той женщиной, которая принадлежала только ему. Вопреки всем протестам и угрозам даже ее отца Лентула Плабия Вара. И даже всему Риму. Ему рабу гладиатору Ритарию Ганику.
Что-нибудь написать о себе? Пока не о чем писать.Может, позднее.
