— Ага, со  своей  Сивиллой! — Касиус  Лакриций  проорал  снова  и  заржал  на всю  Апиеву  дорогу.

  Они  вдвоем, чуть  не  налетели  на  крестьянскую  повозку  с  возницей стариком, женщиной  и  двумя  маленькими  шестилетними  детьми. В  густой пыли  от  ног  лошадей, они  чуть  не  налетели  на  них. И  не  врезались  в  их лошадь  и  повозку.

  Резко  затормозив  Касиус  Лакриций  заорал  на  едущих, и  напуганных  на дороге, выругавшись, на  чем  свет  стоит. И, поворачивая  свою  лошадь  мимо той  крестьянской  повозки. Тоже  самое, прокричал  и  Арминий  Репта, чуть не  слетев  при  торможении  со  своего  скакуна.

  Дети  на  повозке  напуганные  и  обнятые  напуганной, как  сам  крестьянин старик, молодой  лет  тридцати  крестьянкой  заплакали. А  взбешенные  оба всадника, как  и  их  лошади, быстрой  скачкой  понеслись  дальше  сворачивая уже  на  повороте  по  отведенной  отдельной  и  выложенной  булыжником, как и  Апиевая  дорога  к  вилле  Варов.

                                              ***

  Они  здесь  были  все. Все  обреченные  на  смерть. И  Миллемид  нашел  их. Уже  в  темноте  наступающего  вечера. Во  мраке  каменных  сырых  подвалов, здесь  в  глубине  амфитеатра. Всех  из  Олимпии. Он  нашел  их  и  проник внутрь  гигантского  в  колоннадах  статуях  и  многоэтажных  переходах здания. Здания  с  подвалами  и  тюремными  в  самом  низу  камерами. В решетках  для  содержания  животных  и  перступников. Гораздо  ниже  камер, где  находились  сами  гладиаторы. Это  место  было  просто  кошмаром  из сновидений. В  цепях  и  кандалах  на  стенах  и  затхлым  сырым  холодным запахом  от  всего, что  тут  находилось  ранее. Теперь  это  место  было пустым, и  здесь  содержали  теперь  тех, за  кем  он  прилетел  из  самой Олимпии. Они  все  друзья  его  подопечного  теперь  Ганика. И  он  обязан  был  их  защитить  и  спасти. Миллемид  и  так  припоздал. Он  должен  был быть  гораздо  раньше. И  появиться  хотел  еще  во  время  последнего  боя, но опоздал, держа  под  контролем  разум  больного  спящего  в  бреду  Ганика. Но он  все  же  здесь. И  он  успел. И  что  самое  главное  были  живы  те, кто должен  был  выжить  ради  самого  Ганика. Они  были  в  отдельной  такой  вот заделанной  высокими  толстыми  железными  решетками  камере. По одну сторону  прохода  между  ними. По  другую  сторону  были  другие заключенные  из  других  школ  Рима. Из  Капуи  и  Помпеи. Там  были гладиаторы  и  ланисты, приговоренные  теперь  к  смерти  за  покушение  на царственную  особу  Рима. За  дебошь  на  арене  и  беспорядок. Их  всех  здесь было  немного. Многие  погибли  в  результате  последней  свалки  и  кошмарной  резни. И  часть, которых  перебила  личная  охрана  Тиберия  в момент  их  задержания  и  ареста. Были  и  те, которые  сами  себя  убили   прямо  на  арене  понимая  последствия  и  наказания  за  содеянное. Но некоторые  были  малодушны, чтобы  такое  совершить, и  отдались  на милость  императора. Но  милости  от  Тиберия  было  ждать  как  в  пустыне дождя. Особенно  после  такого, когда  копье, прилетевшее  в  кресло  его царственной  матери, чуть  не  пригвоздило  Ливию  на  глазах  ее  сына.