Она  щупала  его  всего. Сверху донизу. Особенно  внизу, между  ног  Ганика.

 — Сегодня  опять  ночью – она произнесла  ему  тихо  и, прильнув  к  его  широкой  мощной  гладиаторской  груди  своей  черноволосой  головой  рабыни — Харония  не  будет  дома, и  мы  снова  будем  вместе, любимый  мой, Ганик.

  Ганик  тоже  обнял  ее  Сивиллу  своими  сильными  мужскими  руками. Ему было  в  душе  больно  после  того  боя  с  Ритарием  из  Капуи. Один  на  один на  газах  целого  Рима. Скоротечного  боя  и  позорного  для  гибели  его противника, от  рук, приговоренных  на  смерть  троих  преступников. Он вспомнил  даже  его  имя. Вароний. И  его  такую  глупую  и  жестокую позорную  смерть.

— «Лучше  бы, я  его  сам  добил» — подумал  Ганик.

  И  ему  стало  опять  тошно, оттого, что  там  тогда  произошло. Ему  не давало  покоя, то, кто  вообще  это  все  устроил. Ведь  там  был  и  сам ланиста  Хароний  Магма. Он  отерался  возле  того  длинного  сенатора, который  что-то  шептал  на  ухо  самому  императору  Тиберию. Хароний должен  был  знать, кто  все  это  устроил. Ганик  считал, что  и  Ардаду  его учителю  тоже  это  все  не  понравилось. И  тоже  беспокоит  такой  ход истории. Это  был  страшный  бой. Бой  на  смерть. И  они  оба  это  знали  и оба  бились  на  славу. И  Ганик  вот  здесь  зализывает  как  раненный  волк свои  свежие  раны  и  его  ласкает  уже  хозяйка  и  рабыня  Харония  Магмы Сивилла, а  тот  из  Капуи  Ритарий, где-нибудь  зарыт  на  кладбище погибших  гладиаторов. Хоть  может  быть  и  с  честью, но  зарыт, почти  как собака. Как  раб, а  не  как  свободный  от  земных  проблем  человек.