— Любимый  мой — прошептала, она, тяжело  дыша  ему – Мой  любимый  и самый  сильный  и  красивый. Ни  у  кого  нет, такого  как  ты. Все  будут завидовать  мне. Все  мои  подружки. Помпея  и  Кадмия. Когда  увидят  тебя – она  прошептала  ему  как  сумасшедшая, всасывая  его  носом, запах  мокрого от  обильного  в  жаре  пота  мужского  тридцатилетнего  сильного раскаченного  тела – И  ты  будешь  всегда  возле  меня. И  всегда  при  мне любимый. Никто  тебя  не  тронет. Даже  мой  отец, если  я  захочу. Он разрешил  мне  тебя. Мой  любимый  Ганик. Раньше  он  никогда  не  разрешал, а  теперь  он  согласился  с  моими  желаниями.

  Когда  Ганик  открыл  глаза  и  не  мог  понять, где  он. Но  видел  ее. И  ничего пока  вообще  не  понимал, как  она  оказалась  с  ним  рядом. Эта  Луцилла  Вар, которую  он  и  сам   даже  боялся.

  Он  видел  совсем  другое  помещение, ночное  помещение, и  слабо освещенное  масляными  горящими  лампами, развешанными  по разрисованным  красивыми  узорчатыми  фресками  стенам. Это  помещение, так  совсем  не  похожее, на  его  подвальное  каменное  убогое  раба  гладиатора. Без  каких-либо  вообще  окон  жилище.

  Здесь  же  с  большими  золочеными  в  цветных  из  стекла  витражах  окнами, освещенными  звездами  и  яркой  луной. И  красивые  из  дорогой  ткани разноцветные  шторы. И  портьеры  самой  большой  комнаты, свисающими  до самого  полированного  из  мрамора  пола.