Можно  здесь еще  раз  как  ранее  повториться. Это  была  страховка безопасности  от  возможного  бунта. Все  ланисты  еще  помнили  восстание Спартака. И  теперь  придерживались  во  всех  школах  такой  тактики безопасности. Так  кроме  этого  требовали  и  указы  из  сенаторской  ложи  по  ведению  порядков  в  гладиаторских  школах  Рима  и  Римской  империи. Хотя  вряд  ли  бы  это  защитило  кого-либо, если  в  Олимпии  охрана состояла  из  тех  же  гладиаторов, да  и  слуги  и  рабы  были  в  близких отношениях, особенно  женщины  с  гладиаторами. Там  в  тех  пристройках рабов  обитала, и  сама  Сивилла  и  руководила  всеми  рабами  Олимпии. Но сейчас  ее  там  не  было, но  были  служанки  самой  Сивиллы. Две  двадцатилетнии  рабыни  германки  Милена  и  Алекта. Они  уже  на дистанции  увидели  Ганика, подходящего  к  открытому  под  черепичным навесом  жилищу  прислуги. И  застреляли  в  его  сторону  глазками. А он увидел  их  и  свою  приемную  там  же  среди  них  мать  Сильвию. И  двух выросших  уже  сестренок, лет  двадцатипяти  Камиллу  и Урсулу. Они, видимо  там  разговаривали  между  собой  и  возможно  о  нем. Алекта  и Милена, наверное, расспрашивали  его  маму  Сильвию  о  нем. И  хотели знать, побольше  о  Ганике. Мимо  него  прошли  две  старые  уже  в  годах служанки  виллы  Ферония  и  Иния. Обе  испанки  по  происхождению, и следом  за  ними  еще  две  молодые  лет  двадцати  рабыни  сирийка  Цивия  и бактрийка  Верония. Они  поздоровались  с  Гаником. Он  в  ответ поприветствовал  всех  четверых. И  глядя  на  стреляющих  по  нему  глазками  Алекту  и  Миллену, подумал — «Похоже, что  правду  говрят  по  всей  нашей  Олимпии. Женщины, есть  женщины» — подумал, счастливый  от  проведенной  бурной  ночи  с  Сивиллой  Ганик, подходя  к  ним  ко  всем  стоящим  и  ожидающим  его  прихода.