Их полуночный  изможденный  стон  разносился  по  всему  подвальному под  имением  Харония  Магмы  помещению. Где  не  так  далеко, и  его товарищ  по  арене  Ферокл, тоже  наслаждался  любовью  со  своей ненаглядной  красавицей  Марцеллой. И  они  не  слышали  за  этим  занятием друг  друга. Только  Амрезий  снова, прислуживая  Сивилле, стоял  под дверью  жилища  Ганика  и  царапал  стену  ногтями  оттого, что  он  не женщина. И  что  его  возлюбленный  не  предпочитает  мальчиков.

  Амрезий снова  не  находил  себе  места  и  бесился  как  ненормальный, где  его  за этим  занятием  безумной  озлобленной  ревности  застали  рабыни  Алекта  и  Милена. Они  тихо  приблизились  практичемски  незаметно  в полумраке  подвала  к  мальчишке  голубому, толкнув  его  в  спину. Тот, напугавшись, и  чуть  не  вскрикнув  от  испуга, развернулся  на  сто девяносто  градусов. И  ударился  об  каменную  сырую  стену  спиной.

— Что  тут  стоишь, дурачок? — они, насмехаясь, произнесли  ему  и  стали  его  дергать, то  за  одежду, то  за  светлые  на  голове  длинные  кучеряшки. Он молчал  и  только  отбивался  от  двух  двадцатилетних  девиц, которые  то  и дело  издевались  над  ним  в  этом  имении. И  над  тем, кто  он. Они пришедших  за  тем  же, зачем  и  он, но  по  своей  воле. Постоять  под  дверями  Ганика  и послушать  любовную  его  возню  с  Сивиллой. Точнее они  не  за  этим  даже  пришли, а  к  самому  Ганику, но  Сивилла  опередила их. Алекта  и  Милена  думали, что  Сивилла  у  Харония  и  за  тем  же ночным  занятием. Но просчитались. И  они  с  досады  изводили  Амрезия своими  издевательствами  и  по-тихому  в  полумраке  жилого гладиаторского  подземелья.