Ганик  не  спускал  своих  синих  глаз  со  своего  противника, который  тоже смотрел  на  него, не  отрываясь, и  изучал  его. Вароний, кажется, звали  его. Тоже  синеглазый  и  смуглый  телом  бактриец  по  происхождению. Так зачитал  Эдитор  со  своей  ораторской  эдиторской  трибуны  перед смотровым  ложем  самого  Тиберия  Клавдия  Нерона. Краем  глаза  Ганик выхватил  фигуру  сидящего  на  кресле  троне  из  чистого  золота  самого императора  Рима. Он  увидел  вновь  его, точнее  его  фигуру, одетую  в яркую  пурпурную  длинную  богато  расшитую  золотыми  узорами  и  нитями  одежду, тогу  трабею, посвященную  Богам  Рима, он  и  сам  был  как  олицетворение  Бога. Земного  Бога. Всего  в  золоте  украшений, золотых сверкающих  на  солнце  под  черным  навесом  между  колоннами царственного  трона, увенчанными  золотыми  орлами  и  львами выступающего, чуть  вперед  над  самой  ареной. Между  двумя  висящими  на них  эмблемами  и  знаменами, свисающими  вниз  с  трибуны  самого  ложа  с гербами  дома  Юлиев. В  перстнях  на  всех  пальцах  и  браслетах  на  запястьях  обеих  рук. В  золотой  царственной  тиаре  из  золотых  оливковых ветвей. Тиберий I, сидел  рядом  со  своей  матерью  Ливией. Тоже  богато  по-царски  одетой  римской  матроной, и  тоже  в  золоте  украшений. По сторонам  от  трона  императора…

 — «Трона» — вдруг  отозвалось  произвольно в  мозгу  у  Ганика — «Трона» — снова  как  чьи-то  слова  услышал  он — «Трона  Бога».