Ардад  пошарил  по  широкому  с  медными  бляшками  гладиаторскому поясу, поправляя  снвоа  свой  кинжал. Он   оставил  больного, почти  присмерти  Ганика, с  которым, случилось, что-то. Что-то  связанное  с  этой  Сивиллой. Он  бы  и  ее  сейчас  убил, дали  бы  возможность.

— А  ты  теперь  жалеешь  его – громко, сам  на  себя  злясь, произнес  Ардаду  Хароний  Магма.

— Он  мог  бы  проконтролировать  многое. Хоть  и  был  не  в  себе – произнес  Ардад, не  смотря  и  отворачиваясь  виновато, теперь  от  своего  хозяина.

  Он  злобно  и  из-под  лобья  взирал  на  ревущую  и  швыряющую  цветы  и  венки  в  их  сторону  огромную  толпу  радостных  и  ликующих  людей. От зажиточного  сословия  до  полной  нищеты.

 — Он  мог  держать  многое  в  своих  руках – произнес  снова  он  своему  хозяину – И  был  бы  сейчас  незаменим  и  весьма  полезным.

— Что  спохватился — ехидно  и  злобно  произнес  Хароний  Магма — Это  ты меня  подбил  на  то, чтобы  избавиться  от  него. Все  жаловался  мне  на  него, что  он  опасен  для  всех  нас  и  Олимпии.

  Хароний  дергался  и  ерзал  на  козлах  возницы  рядом  с  Хормутом  и  тот постоянно  косился  на  него. Весь  это  разговор  происходил  при  лишних  ушах. Но  Хормут  был  рабом  Харония  и  его  личным  конюшим  в  конюшне. И  обязан  молчать, о  том, что  теперь  здесь  слышал.

— Да, жалею  о  том, что  мы  с  ним  сделали — произнес  Ардад – Нельзя  было так, поступать  с  ним. Это  моя  вина, Хароний. И  я  вряд  ли  прощу  себя за это. За  то, что  так  поступил  с  ним  и  за  его  спиной. Он  был  моим товарищем  по  арене, и  мы  вместе  спиной  к  спине  бились  на  арене. И  получили  свою  свободу. И  я  поступил  подло  по  отношению  к  Мисме. Я теперь  каждый  день  виню  себя  в  своем  преступлении  перед  ним. И  молю  Богов  о  том, чтобы  не  случилось  с  ним  ничего  плохого. Может  он все  еще  живой? И  не  знает  о  нашем  против  него  сговоре?