— Его  как  звать? — она  спросила, указывая  вдруг  пальцем  на  высокого молодого  Ритария, мокрого  от  струящегося  под  ярким  жарким  утреннем солнцем  пота.

— Ганик – ответил  Хароний  Магма. Он  искоса  посмотрел  маленькими своими  хитрыми  настороженными  теперь  не  на  шутку  глазками   на Луциллу  Вар.

— А  это  кто? — снова  спросила  она  Харония — Кто  тот  негр, что  с  Гаником?

Тот  третий  с  ними? – снова  спросила  Луцилла.

— Тот, который  тогда  выжил  единственный  в  том  бою  Секутор  Ферокл – снова  ответил  на  ее  вопрос  Хароний  Магма.

   Луцилла  замолчала  и  только  смотрела  на  сражающихся на тренировочной  арене  двух  Ритариев  и  третьего  стоящего, чуть  в  стороне. И  подбадривающего  то  одного, то  другого  гладиатора. Она  смотрела  на их  запаленные, но  радостные  от  тренировки  рабов  лица. И  ее  это, видимо бесило. Бесили  эти  радостные  рабов  лица. Ее  глаза  наполнились  злобой  и презрением  к  низшим  формам  человечества. Какими  считала  она  всех рабов  в  Риме. И  просто  слуг  в  своем  и  отцовском  доме. Она  особенно  не  выносила  радостные  рабов  лица  и  не  выносила  тех, кто  был  красивей ее. Особенно  это  касалось  ее  рабынь.

   Луциллу  все  бесило. Даже  карканье  в  небе  над  Олимпией  ворон  и чириканье  во  дворе  в  клумбах  цветов  воробьев. Она  вообще  была  такой. Такой  по  рождению, как  и  ее  брат  и  отец. Говорили, что  они  загнали свою  мать  в  могилу. Все  эти  трое. Что  Сервилия, мать  Луциллы  и  ее брата  Луция  Плабия  Вара  была  в  этом  диком  кровожадном  богатом Римском  семействе  более  доброй  и  благопристойной  женщиной  по сравнению  с  ними. Попав  в  такой  гадюшник, она  просто  не  выжила.