Он  сполз  по стене  и  смотрел  на нее  снизу  вверх.

  Но  женщина, опустившись  на  колени  перед  Гаником, гладила  его  по заросшему  щетиной  не  бритому  тюремщика  лицу.

— Мальчик  мой — говорила  бродяжка  женщина – Мальчик  мой, любимый. Я мама  твоя. Я  пришла  за  тобой.

  Ганик  смотрел  на  нее, и  чувствовал  что-то  в  своей  груди  и  чувствовал, как  билось  его  сердце. Как  оно  готово  было  выпрыгнуть  наружу. Он  всегда  знал, что  не  родной, той  приютившей  его  семье. И  они  это  не скрывали  от  него. Не  скрывали  то, что  нашли  каким-то  чудесным  образом его  у  себя  в  хижине  рыбака  еще  совсем  маленьким. Что, видимо  какая-то нищенка  подкинула  им  его. Но, то  была  не  правда. Они  нашли  несколько  драгоценных  камней  в  его  сжатой  детской  маленькой  ручонке  и  поняли, что  он  не  ребенок  какой-либо  нищенки. И  его  приемная  мама  Сильвия  их ему  отдала  уже  ставшему  гладиатором  в  школе  Харония  Магмы. Эти  как слезы  маленькие, блестящие  на  солнце  каплями  драгоценные  как бриллианты  камушки. Пять  камушков  как  капельки. Это  были действительно  слезы. Да  это  были  слезы  этой  женщины. Женщины  оставившей  его  у  них дома. Странной  женщины, назвавшейся  его  матерью. Он  сам  рос  странным  ребенком, росшим  быстрее  других. Намного  быстрее  и  никогда, совершенно, не  болел. И  был  здоровым  и  невероятно  сильным. Потому  и  попал  в  гладиаторы. Да, он  рос  вообще  быстро  и  взрослел. Это  было  странно, и  приемные  отец  и  мать  скрывали  его, боясь  за  него  и  себя  тоже.