Что  случилось, он  так  и  не  понял. Но, его  пронзила  адская  боль  как миллион  ножей, вонзенных  в  его  молодое  тридцатилетнего  взрослого любовника  гладиатора  мужское  мускулистое  сильное  тело.

  Со  всех  разом  сторон. Ганик  вспыхнул  как  факел  огня, и  загорелся  ярким  каким-то  необычным  светом. И, он  увидел  этот  свет. Свет  на  самом  себе  на  Луцилле  Вар  на  всей  их  любовной  сотрясающейся  от  их любовного  очередного  близкого  соития  постели. На  горящих  этим  огнем своих, оторвавшихся  от  любимой  руках. И, свет  этот  увидела  она  сама Луцилла. Она  увидела  не  Ганика, а  еще  кого-то, горящего  ярким  лучистым  огнем, и, дико  на  всю  виллу  закричала, напугавшись  и  прийдя  в  себя  из  состояния  любовной  эйфории, на  пике  очередного  безумного экстаза, многократно  кончая  вместе  со  своим  любимым  Гаником. А  он, соскочив  с  их  любовного  ложа  в  ее  комнате, просто  понесся  вниз  на улицу  во  двор  виллы, сшибая  по  пути  все, что  было  перед  ним. Он  не видел  ничего  перед  собой  тогда, кроме  ангелов  и  света. И, вот  тогда  же Ганик  увидел  Бога, и  он  увидел  ее  свою  истинную  мать, идущую  к  нему из  этого  света, и  вдруг  все  пропало. Уже  во  дворе, когда  он  сам  так  и  не  мог  понять, как  оказался, аж  у  самых  ворот  виллы  и  до  его  ушей донесся  крик  этого  Луция  Плабия  Вара  и  его  отца. И  он  увидел  его несущегося  к  нему  с  гладием  в  правой  руке. Почти  тоже  голышом, видимо  выскочившим  из  своей  на  втором  том  же  этаже  виллы  постели, где  была  комната  Луциллы  Вар. И  там  же  их  отца  старшего  Вара кабинет. Луций, как  и  его  отец  Лентул  Плабий  Вар  старший, хотел  смерти  Ганика  не  меньше, и  теперь  была  возможность  убить  его. Под этот  беспорядок, который  он, только  что, устроил  в  их  родовом  доме Варов. Как  простого  раба, присосавшегося  к  его  родной сестре. Потерявшей  любой  здравый  рассудок  от  любви  к  этому Ритарию  Римской  арены.