***

  Зильземир  и  Сервилия  стояли  по  обе  стороны  их  любовного  ложа  двух влюбленных. Две  матери. Ангел  и  призрак. Они  были  свидетелями любовной  оргии  своих  двух  детей. Они  слышали  и  видели  все. И  смотрели  друг  на  друга  через  их  любовное, скрипящее, сотрясающееся  в  любовной  оргии  ложе. Их  дети, ребенок  ангела  Неба  и  ребенок  земной  женщины. Вмести  и  в  одной  постели. И  они  смотрели  друг  на  друга  и  на  них. На  Ганика  и  Луциллу. Голых, и  мокрых  от  горячего  любовного  пота.

  Они  не  осуждали  их. Нет. Они  просто  смотрели  и  все. Смотрели  из  мира  невидимого  обычными  человеческими  глазами. Смотрели  на  них  и  боялись  за  них. Сервилия  за  свою  любимую  дочь, желая  все  исправить  в  этом  доме, но, понимая, что  этого  уже  не  сделать  никак, по-другому. Так  как  только  обещал  ей  Миллемид. Зильземир  просто  желал  скорее  вернуть  себе  сына  Ганика. И  чем  скорее, тем  лучше  и  уже  неважно  как, лишь  бы  вернуть  матери  своего  родного  Небесного  сына.

  Он  был  не  против  любви  земной  женщины  и  ангела  Неба. Он  был  лишь  против  зла  причиняемого  ее  ребенку. И  мать  готова  была  на  все, чтобы  уберечь  его  от  этого  и  вернуть  себе. О  том  же  говорила  и  стоящая  по  ту сторону  сотрясающейся  от  любовной  оргии  влюбленных  постели  давно уже  мертвая  Сервилия. Она  теперь  еще  больше  хотела, как  и  Зильземир  завершения  всего  и  освобождение  своей  греховной  души. Но  еще  больше  Сервилия  хотела  вернуть  себе  дочь. Больше  даже  чем  своего  сына, отняв  ее  у  мужа  Лентула  Плабия  Вара. И  покинуть  этот  страшный  заполненный  болью  и  ужасами  дом.