— Я  не  пущу  тебя  туда. И  ты  это  знаешь, Ганик – она  произнесла  ему  строго – Я  боюсь  за  тебя, сын  мой.

  Она  оставила  его  стоять  посреди  дома, и  пошла  снова  к  глиняной  печке, где  варилась  опять  рыба, и  запах  стоял  на  весь  дом.

 — Камилла  и  Урсула  спят  еще – она  ему произнесла  негромко — Ты же знаешь  они  еще  маленькие. А  ты  вырос  вперед  их. Кто  ты, я  и  не  знаю до  сих  пор

  Она  говорила  высокому  и  здоровому  широкоплечему  парню, на  вид  лет уже  двадцатидевяти  или  даже  старше. Одетому, тоже  по-крестьянски  в  короткую  до  колен тогу, с  короткими  рукавами. С  сильными, мускулистыми  руками  и  босыми  запыленными  уличной  пылью  ногами.

 — С  того  момента  как  нашли  с  твоим  приемным  отцом  тебя  здесь  в  этом  доме – она  произнесла  Ганику — Твой  возраст  я  не  могу  определить. И  не  знаю, откуда  ты, Ганик. Сыночек  мой. И  я  боюсь  за  тебя. Особенно, после  того  как  умер Митрий, твой  отец.

  Приемный  отец  Ганика, тоже  уже  в  годах  рыбак. Лет  пятидесяти  с  лишним, и  старше  приемной  его  сорокалетней  матери. Которая   уже  выглядела  порядком  измученной  от  такой  вот  крестьянской  нелегкой  жизни.

  Митрий  Пул, утонул  в  Тибре. Пошел  рыбачить  и  утонул. Вообще  не  ясно  даже  как, но  его  нашли  мертвым  уже  на берегу. И  похоронили  недалеко  от  селения  Селенфия. Говорят, видели даже, как  он  выполз  на  берег, но  нахлебался  воды. И  не  смог  прийти  в себя.