— «Почему  Амрезий?» — подумал  раненый, истекающий  своей  кровью слабеющий  Мисма  Магоний — «Почему?».

  Амрезий  был  в  своей  одежде  раба. Точно  такой  же, в  какой  он  был всегда  на  вилле  Олимпия, когда  бегал  с  разносом  винограда  и  персиков. И всегда  был  на  побегушках, и  на  пинках  даже  от  женщин  виллы. Особенно двух  молодых  двадцатилетних  германок  рабынь  Алекты  и  Миллены. Он вспомнил, как  однажды  даже  ударил  этого  мальчишку, уронив  его  в  пыль. Просто  за  то, что  тот  мимо  него  проходил  и  встретился  на  одной  с Мисмой  тропинке  виллы  Олимпия. А  Мисма  был  в  ненастроении. И  он  его  ударил. Ударил  по  лицу. И  тот  упал. И  вот  почему-то  пришел  к  нему.

  Он  вспомнил  его  текущие  по  лицу  тогда  слезы. Горькие  мальчишки  слезы  от  незаслуженного  наказания  и  обиды. И  почему-то  тянет  к  Мисме свою  правую  раба  мальчишки  голубого  руку.

  Разве  Мисма  заслужил  это? За  все, свое  отношение  к  нему  Амрезию. Он почему-то  пришел  к  нему  на  помощь. И  это  за  все, что  Мисма  с  ним тогда  сделал. За  все. И  за  все  обиды.

  У  Мисмы  на  глазах  появились  слезы.

  Он  никогда  не  плакал. Даже  когда  ему  было  на  самом  деле  не  выносимо больно. Он  всегда  выплескивал  свою  злобу  и  обиду  на  чем-нибудь, но никогда  не  плакал. А  тут. Мисма  Магоний  чувствовал, как  текут  по  его лицу, измазанному  кровью  дымом  от  пожаров, пылью  и  грязью  от  сырой земли  в  проливном  дожде  слезы. Тот, кто  был  перед  ним, хотел  ему  видно досадить  перед  самой  смертью. Он  так  подумал  вдруг.