— «Луцилла  Вар» — прозвучало  в  ее  голове — «Она  сейчас  занимается  с  ним любовью. С  моим  Гаником. Я  продала  его  ей».  

  Сивилле  было  плохо. Ее  затощшнило. Ей  стало  противно  все  вокруг. Весь  этот  Рим  и  вся  эта  свобода. Эти  деньги, полученные  из  рук  самой Луциллы  Вар. И  особенно  это  теперь  ее  одиночество. Сивилла, конечно, могла  найти  себе  кого-нибудь  из  жителей  города. Она  была  не  плоха весьма  собой, но, но  Ганик. Совесть  не  стала  ей  давать  покоя. Она  эта  совесть  как-то  внезапно  пробудилась  внутри  самой Сивиллы. И  теперь  грызла  ее  всю  от  верха  до  низа. А  сейчас  после  того, как  Сивилла почувствовала  под  сердцем  ребенка. Совесть  совсем  стала  терзать  ее  теперь  вольной  Римлянки  сердце.

  Она  стала, вообще  не  находить   теперь  себе  места. Она  вцепилась  руками  в  перила  ограждения  верхенго  балкона  этажа  дома, стоящего  в  самой  середине  оживленного  городского  района, стоя  на  коленях  перед  всем  Римом.

И  смотрела  на  снующих  туда  сюда  уже  первых  вышедших  на  улицы  граждан  Рима.

  Сивилла  поняла  что  натворила. От  ее  пострадали  не  только  Ганик, но  и все  в  доме  Харония  Магмы. Даже  сам   ланиста  и  ее бывший  хозяин  Хароний  Диспиций  Магма. И, вероятно, он  уже  должен  быть  убит палачами  на  римской  площади  или  главной  арене  Рима. Как  теперь преступник. И  Ардад  и  все  в  доме  его  должны  были  быть  в  руках Лентула  Плабия  Вара, жестокого  и  безжалосного  к  несчастным  рабам. Жестокого  по  отношению  и  к  ней, когда  она  была  рабынией  в  его  доме  и  служанкой  его  дочери  Луцилле  Вар. До  того  как  попала  в  руки  Харония  Магмы. И  вот  она, вот  так  ему отплатила. За  его  внимание  к  ней  в  его  доме  и  любовь. Любовь, к  своему  там  же  Ганику, отцу  теперь  ее  под  сердцем  ребенка.