— Вот  и  до  молчались — произнесла  старая  испанка  Ферония, держа  в  руках железный  большой  таз  с  водой. С  ней  рядом  стояла  рабыня  бактрийка Верония  и  сирийка  Цивия.

— Сейчас  все  в  Риме, где  гуляет  смерть – сказала  старая  Иния – Все сейчас там  и  наш  хозяин  и  Ардад  и  твой  Ферокл, Марцелла. И  неизвестно, что будет  дальше. И  только  сейчас  мы  все  узнали  от  тебя, Марцелла  про  нашу  подлую  Сивиллу, предавшую  нас  всех  за  свою  свободу.

  Марцелла  опустила  руки  и  повернулась  головой  к  стене, опустив  голову  своими  черными  вьющимися  девичьими  заплетенными  длинными волосами  на  серый  подвальный  камень. Она, молча, уставилась  в  стену  заплаканными карими  девичьими  красивыми  своими  глазами  и  затихла, тихо  только всхлипывая.

  Иния  встала  и, оставив  на  попечение  любовницам  Алекте  и  Миллене Ганика, подошла  к  Марцелле, сев  рядом  на  такой  же  деревянный  стул обняла  ее  руками.

— Что  теперь  говорить, девочка  моя – она  сказала  ей  тихо  на  ухо — Все теперь  в  руках  наших  Богов. И  наша  судьба, и  судьба  твоего  Ферокла, и Ганика.

  Она  прижала  повернувшуюся  к  ней  резко  снова  заплакавшую  навзрыд Марцеллу. К  своей  старушечьей  уже  груди, а  Миллемид  оставив  так  всех, вылетел  незримо  сквозь  каменную  подвальную  стену  самого  под  виллой Олимпия  подвала  и  жилища  Ганика. И  исчез  из  самой  виллы, устремясь  в сторону  Рима. Оставив  часть  себя  в  том  подземном  подвале, раздвоившись надвое, держа  под  своим  наблюдением  больного  Ганика  и  всех окуржившие  его  в  заботах  женщин  Олимпии. Надо  было  быть  там. И  спасать  всех  и  каждого, кем  дорожил  сам  его  подопечный  и  подзащитный теперь  Ганик.