В  полумраке  дальнего  каменного  сырого  и  темного  угла. Совершенно  не  знакомая  ему. Какая-то  оборванка. И  откуда? Из  дома  Варов?

— Чертовы  цепи! — он  проговорил  полушепотом, зло  и  сам  себе — Я  уже устал! Скорее  бы  казнь!

— «Может, было  бы  лучше, если  бы  его  зарезали  прямо  в  доме  Лентула  Вара — подумал Ганик.

— Лучше  все  же  смерть, чем  каменоломни —  произнес  он  сам  себе  вслух.

  Ганик  боялся, что  его  отправят  туда, откуда  возврата  практически  нет, и где  умирают  от  истощения  и  непосильной  работы.

  Уже  нет  никого, кто ему  был  хоть  как-то  дорог. Кроме  приемной  мамы  и  двух  сводных сестренок. Они  даже  не  знают, что  он  теперь  здесь. Да  и, слава  богу, что  так. Что  не  знают. У  них  теперь  иная  благодаря  его стараниям  жизнь. Пусть  будет  так. Пусть  будут  счастливы. Особенно Сильвия. Она  как  никто  другой  заслужила  это. Он  отдал  себя  за  их счастье.

— Мама — произнес  как-то  сам  себе  негромко  Ганик, как-то  вдруг  и  сам, неожиданно  вслух. И  услышал  недалеко  от  себя  тоже  вслух… Женский нежный  голос — Я  здесь. Сыночек  мой.

  Это  прозвучало  оттуда  их  соседней  камеры  клетки. И  этот  голос  пронесся  до  него  и  остановился  рядом.

  Ганик  вдруг  увидел  женские  босые  голые  ноги. Ступни  с  маленькими пальчиками  и  оборванный  изношенный  грязный  подол  женской  длинной грязной  тоги. Рядом  с  собой  и  перед  собой. И  напугавшись, поднял  голову отпрянул  взад, гремя  цепями, к  каменной  холодной  покрытой  плесенью, вонючей  стене  своей  тюремной  камеры.