Зильземир  стоял  и  смотрел  на  своего  лежащего  на  большой  постели сына. Он  смотрел, но  не  решался  подойти  сейчас. Ганик  его  почувствовал и  два  уже  раза. Он  почувствовал  ангела  матери  руки  прикосновение  и присутствие  ее  рядом  с  ним. Он  пока  не  мог  ничего. Миллемид  запрещал ему  строго  настрого  приближаться  пока  к  своему  сыну. Так  было  надо. Это  было  крайне  мучительно  и  больно.

  Зильземир  не  понимал  почему, но  так  было  надо. Это  было, скорее всего, как-то  связано  с  этими  Варами. Как-то  с  этим  призраком  матери Луцциллы  Вар. С  этим  кровожадным  и  жестоким  римским  семейством. Он  тянул  руки  к  сыну, но  боялся  подойти. Боялся  все  испортить.

Испортить  все  своему  любовнику  Миллемиду  и  себе  тоже. Нужно  было терпеть. Терпеть  и  смиряться  с  правилами  продиктованными  Свыше самим  Отцом  Богом. Отцом  его  родного  сына. А  Ганик  лежал  на  постели и  смотрел  на  этот  красный  солнечный  свет встающего  над  горизонтом  солнца. Он  снова  ждал  Луциллу. Она  вот-вот, должна  была  прийти, и снова  разделить  с  ним  это  ложе  любви. Он  слышал, как  стоят  за  дверями ее  две  служанки, охраняя  его  покой. Она  им  приказала  там  стоять, выбежав  за  дверь, и  теперь  выскочила  из  кабинета  своего  отца Лентула Плабия  Вара, вся  в  слезах. Он  задернул  ее, подкараулив  в  коридоре. И  у них  был  более  чем  серьезный  о  Ганике  разговор.