Ферокл  знал, что  будет  дальше. И, что  участь  поверженного  им гладиатора, такого  же, как  и  он  секутора  Капуи  уже  решена.

— Вот, придурок! – возмущенно  выразился  Касиус  Лакриций – Ведь  ясно  же было, что  нельзя  было  так  кидаться  на  равноценного  и  опытного противника! Вот  урод, вот  пусть  теперь  сдыхает! Так  глупо  кинуться  на противника! Кто  так  делает! Идиот!

— Школа  Олимпия  опять  побеждает — произнес  Арминий  Репта — Пора, как велел  хозяин.

— Рано  еще! — прогремел  грубым  и  черствым  голосом  Касиус  Лакриций — Еще  рано! Я  сам  решу  когда! 

  Он  прильнул  головой  и  грудью  к  решетке  низких  квадратных  окованных железом  боковых  ворот  амфитеатра, внимательно  всматриваясь  в  трибуны  и  глядя  взбешенными  глазами  на   ликующий  плебс  Рима.

 — Но  уже  скоро – почти  про  себя  добавил  тихо  он.

  В  это  время  наступила  тишина, как-то  разом, словно  по  приказу. Друг  за другом  все  зрители  от  плебса  до  сенаторов  замолчали, и  вся  арена обратила  свой  взор  в  сторону  весталок, сидящих  в  первых  рядах  смотровой  трибуны  у  самого  верхнего  края  арены. Даже  сам  Тиберий, посмотрел, туда  дожидаясь  их  рокового  решения.

  Чернокожий  в  шлеме  и  маске  гладиатор  просил  пощады, подняв  левую голую  незащищенную  доспехами  свою  руку  вверх. Он  просил  о  помощи  и спасении  ему  жизни. Он  повернул  свою  в  шлеме  голову  в  сторону императорских  с  колоннами  и  гербами  рода  Юлиев  смотровых  трибун, и ложа  самого  Цезаря  Тиберия. И  увидел  вытянутые  руки  весталок, сжатые  в кулак  и  опущенные  большим  пальцем  вниз. Это  означало  смерть. Следом встал  со  своего  кресла  сам  Тиберий. И, сверкая  позолотой  роскошной расшитой  золотой  нитью  и  узорами  своей  пурпурной  Трабеи, подойдя  к краю  смотрового  своего  ложа  выступающего  вперед  над  самыми квадратными  воротами  арены, поднял  вперед  свою  в  золотых  браслетах  и перстнях  руку  сжатую  тоже  в  кулак. Это  был  решающий  момент. Жить или  умереть. Последнее  слово  было  за  ним. В  тишине  залитого  кровью погибших  здесь  гладиаторов  амфитеатра.