Олимпии конец. Ганик считал, что ему повезло из-за той необъяснимой болезни, которая выдернула его из тех роковых событий. Он помнил, как в бреду рвался в бой и на помощь всем, но так видимо все и оборвалось на половине.
Всему виной этот Миллемид, этот Небесный ангел, явившися к нему тогда в том бреду. Это все он устроил. И Ганик это понял. Миллемид говорил ему о его Небесной матери и о том, что он отравлен тем выпитым вином Сивиллы. Отравлен Сивиллой. И, что он должен оставить всех очень скоро. А он рвался спасать всех, рвался на арену Рима. Он не собирался его слушать. И вот очнулся уже здесь. В руках любимой Луциллы Вар.
— К черту все! – произнес громко вдруг Ганик — К черту!
Он прижал руками Луциллу к себе и добавил — Все в прошлом. Есть только ты, моя любимая, и я.
Ганик перевернул Луциллу под себя. И она, обняла Ганика за широкие его мощные плечи и сильную шею голыми руками, вонзая в свои ногтями окольцованные золотыми перстнями девичьи пальцы. Снова раскинула в стороны свои красивые полные стройные двадцатипятилетней дочери первого сенатора Рима ноги.
Ганик снова вошел в нее. Заскрипела постель в полумраке раннего утра. А по комнате двух любовников разлился протяжный и громкий стон Луциллы Вар. По всей девичьей комнате, смешиваясь со стоном ее любовника и раба ее виллы гладиатора Ритария Ганика. И только рабыни гречанки Луциллы Вар, Сесилия и Силеста проводив опасливым взглядом взбешенного до дикости и выскочившего на улицу во двор виллы Лентула Плабия Вара. Стояли за дверями девичьей комнаты, возле упавшего вблизи их ног бюста покойной матери и жены Сервилии. И слушали эту любовную трель двух влюбленных друг в друга любовников, перешептываясь и улыбаясь ехидно друг другу, игриво перемигиваясь глазами, сплетничали о них и злословили, потешаясь в тайне над хозяином этого дома. И Луциллы Вар отцом старшим Варом. Завидуя как женщины женщине, своей красавице богатой молодой хозяйке.
Что-нибудь написать о себе? Пока не о чем писать.Может, позднее.
