Сивилла, страстно  дыша  и  уже  стеная  на  всю  заполненную  горячим воздухом  купальню, произнесла — Я  все-таки  виновата  перед  ним  госпожа.

— Виновата! — Луцилла  засмеялась  и  припала  к  полной  груди  Сивиллы  своей растрепанной  русыми  вьющимися  длинными  и  мокрыми  волосами  девичьей головой.

 – Да  ты  виновата, но  я  твою  вину  беру  на  себя, моя  служанка! — она  произнесла  ей —  И  тебя  уже  все  это  не  касается! Твои  деньги  и  твоя вольная, вот  ради  чего  ты сегодня  здесь. И  ты  сделала  это  все. Вот  только  ради  чего  мы  сейчас  последний  раз  занимаемся  здесь  любовью, Сивилла.

— Да, госпожа – простонала  Сивилла, чувствуя  ее  тонкие  Луциллы  Вар пальцы  внутри  своей  промежности, и  испытывая  сладостное  блаженство. И  судорожно  конвульсируя  от  ее  тех  там  торчащих  и  шевелящихся  внутри  в половых  выделениях  пальцев  всем  своим  телом, как  под  напором  ее любимого, когда-то  и  преданного  любовника  гладиатора  Ритария  Олимпии Ганика. Сквозь  все  это  райское  любовное  блаженство, она  сейчас  почему-то думала, не  переставая  о  Ганике. Принимая  пальцы  Луциллы  Вар  за  его торчащий  в  том  ее  раскрытом  как  черный  цветок  губами  лепестками темнокожей  алжирки  влагалище  мужской  член. Она  непереставая  сейчас, только  и  думала  о  нем. И  о  том, что  она  совершила.

  Луцилла  целовала  ее  неперставая  трепещущую  торчащими  черными сосками  грудь. И  она, сотрясая  ей, извивалась  на  спине  под  Луциллой  Вар как  африканская  змея, закатив  свои  черные  глаза, и  разметав  по  краю  бассейна  на  каменном  полу  мокрые  от воды  длинные, вьющиеся  волосы.