— «Или  что? Или  помочь?» — думал, умирающий, уже  Мисма, потеряв  надежду  на  спасение.

  Он  вспомнил, как  орудовал  большим  сокрушительным  молотом  в  образе Бога  смерти, добивая  своих  собратьев  гладиаторов  на  арене. Облачившись  в  черную  хламиду. И  в  качестве  палача  Рима, в  доспехах  и  шлеме гладиатора  Мурмелона, рубил  головы  на  потеху  римской  верезжащей  от кровавого  счастья  и  эйфории  публике.

— «За  что  помощь?» — он  думал  и  был  в  недоумении — « Я  столько  убивал, убивал тех, кто  просил  о  помощи, протянув  мне  вот  так  же  руку».

  Это  лицо. Лицо  этого  повесившегося  мальчишки, о  смерти  которого Мисма  Магоний  совершенно  не  знал. Мальчишки, такое  доброе  и наполенной  какой-то  необычной  жизнью, желанием  жить, что  Мисме  стало как-то, значительно, теперь  легче. Какой-то  необъяснимый  жар  разлился  по его  израненному  холодеющему  телу. Под  римскими  легионера  теперь невероятно  тяжелыми  и  неподъемными  доспехами.

  Он  видел  Амрезия  желающего  ему  помочь. И  протянутая  рука  помощи. И  Мисма  протянул  ему  свою  руку. Дрожащую  от  потери  крови  и  ранений руку. Ему  было  плохо. Кружилась  и  гудела  голова, но  он  пока  еще  видел  и  соображал, хотя  как  в  тумане.

— Она  ждет  твоего  возвращения, Мисма  Магоний – он  вдруг  услышал  в своей  голове — Вставай  солдат. Вставай  ради  любви  и  ради  Сильвии. Она ждет  тебя.