«Ministerium für Staatsicherheit, – он говорил с авторитетом и жестами показывал ожидающую машину. – Bitte».

Мое сердце остановилось, когда я понял, что меня взяли под стражу Штази. Даже советские чиновники с отвращением смотрели на секретную полицию коммунистического правительства Восточной Германии. Их страшная тактика и навыки допроса приобрели дурную славу и превзошли своих нацистских предшественников.

Меня должно было утешить то, что я оказался в советской зоне оккупации, но меня осенило, что я здесь не как советский шпион. Я был американцем, которого послали за помощью. Моя личность должна была остаться неизвестной.

Я закрыл глаза и перешел к особенностям моей фальшивой личности в моем сознании. Я был Андре, французом, который пришел купить антиквариат. Я не был шпионом. Мне было интересно, как Макс справлялся с этим. Мой гид нигде не был замечен. Он вовремя исчез за несколько минут до моего ареста.

Полиция Штази заметила, как я чуть не свернул шею, искав своего друга: «Твой Макс, – сказал он по-немецки. – Он хорошо выполнил свой долг. Тебе не стоит волноваться».

С тонущим чувством в сердце я понял, что мой гид был информатором. Он сдал меня Штази, секретной службе Восточной Германии, которую все боялись. После этого мои похитители не разговаривали.

Внутри зловещего бетонного комплекса в Берлине-Лихтенберге возобновили свою работу два члена Государственной безопасности. Я знал, что КГБ разместили офицеров связи в каждом из пятнадцати районных штабов Штази в Восточной Германии, но я не мог их предупредить. Из внутренней обстановки тюрьмы я понял, что меня содержат в печально известном комплексе «Хоэншёнхаузен», который был известен тем, что в нем люди исчезали. В течение трех недель меня строго допрашивали, но я сохранял свое прикрытие. Избиение было настолько сильным в первый день, что охранник выбил мне передние зубы. Я был уверен, что моя левая рука была сломана. Я опасался худшего: что я умру здесь и исчезну под подставным именем в мрачных стенах этой бетонной цитадели.