Следующие девять дней Йен Годфри был жив. Офицеры Штази даже дали ему дополнительную куртку. Я был рад видеть, что они не причинили ему вреда. Информация, которую он им поставлял, последовательно окупалась, и его жизнь сиюминутно пощадили. Я отчаянно надеялся, что британская Секретная разведывательная служба освободит его до того, как допрашивающие обнаружат, что у него нет никакой дополнительной информации и что она несущественна.

Два дня спустя я заметил, что Йен выглядел необычайно яростным. Из узкого окна моей кельи я увидел, что он нес маленькую сумку, наполненную его вещами. Двое охранников Штази вели его к бронированной машине. Я горячо молился, чтобы его обменяли на другого заключенного и не вели к казни. Мой спутник заверил меня, что у него есть контакты в западногерманской разведке, которые попытаются добиться его освобождения или организовать обмен. Надеюсь, что так и было.

Я знал, что у Штази и КГБ были сотни информаторов во внутренней разведке Западной Германии, но эти знания не помогли. Даже если бы я знал личности этих двойных агентов, у меня не было возможности послать им весточку за помощью без ущерба для моего шаткого положения в элитной организации Полковника. Я знал точное местонахождение подпольного советского военного учреждения. Это было в двух километрах к северу от здания Штази. Но если я пойду туда, это разрушит мое прикрытие и поставит под угрозу мою миссию. Моя единственная надежда состояла в том, чтобы дождаться, пока моим похитителям станет скучно, и, в конце концов, они освободят меня. Я изо всех сил пытался заставить их поверить, что я французский предприниматель и коллекционер произведений искусства, но, если бы они как-то заподозрили, что я работаю на секретную американскую черную опергруппу, меня бы застрелили в течение нескольких часов. Эти мысли были удручающими, так что я пытался перестать о них думать.