Втайне, я почувствовал облегчение. Убивать десятки людей каждый месяц было мучительно. Хотя я был уверен, что моими мишенями были осужденные преступники и боссы мафии, тем не менее, отнимать жизни у тех, кто был безоружен, было неприятной задачей. Я надеялся, что отъезд из России означал для меня некий уровень свободы. У меня была слабая надежда стать свободным.

Мое прибытие в Нью-Йорк было бестактным. Делать было нечего. Лагерь прислал сообщение, что я должен залечь на дно и слиться с местными жителями. Я возобновил свой школьный статус и скупо общался с другими учениками. На одной из моих прогулок из школы я наткнулся на пару, которая переходила улицу. Женщина выглядела до боли знакомой.

Приближаясь, я заметил, что она русская. Знакомое лицо с родины, я думал инстинктивно, и следовал за ними на расстоянии. Так получилось, что пара жила всего в трех кварталах от моего школьного округа. В последующие несколько месяцев я видел женщину, прогуливающуюся по паркам Манхэттена, но ее сопровождал юноша около десяти лет. Он был моего роста, когда моя мать умерла десять лет назад. Я был в недоумении, но вскоре узнал реальную историю ее сына. Пара усыновила двоих детей и воспитывала их как своих собственных. Я удивился удаче маленького мальчика, который теперь жил с русской женщиной и ее мужем. Хотя я уже не был маленьким мальчиком, я хотел бы иметь любящий дом, кого-то, кто любил бы меня безоговорочно, как своего собственного ребенка.