Прошло 12 дней с тех пор, как Йена Годфри увезли из комплекса Хоэншёнхаузена. Я пытался поговорить с одним или двумя заключенными, но в основном это были восточногерманские диссиденты, которые пытались бежать на Запад.

Мой допрос возобновился после двухдневного перерыва. После одного строгого сеанса немецкий тюремный врач осмотрел мое сломанное ребро и прописал мне отдых, но перерыв закончился. Меня плотно сковали тяжелыми цепями и заставили лежать на металлической каталке. Офицеры обливали меня ледяной водой, когда спрашивали, кто я такой.

Вопросы были излишними. Я цеплялся за свою заглавную историю и отвечал по-французски. Потом появился пожилой мужчина. Он внимательно слушал, прежде чем схватить меня за челюсть и наклонить голову. Я чувствовал, как кровь стекает с моего лица. Он узнал меня?

Его багровые глаза устали от моих. Я пытался сохранить безразличие на лице, но мой лоб начал потеть. Я чувствовал, что он может сказать, что я не француз. Может быть, что-то в моем лице или структуре костей выдало тот факт, что я русский.

Как только врач подошел ко мне, старик отпустил меня. Он залаял приказ. Тюремный доктор бросился в его сторону. Я не слышал их, но  я прочитал по их губам, чтобы понять разговор, который происходил. Старик инструктировал врача, чтобы он подготовил меня к операции. Казалось, они поверили, что я утаиваю информацию и что экспериментальная операция на мозге усилит нейростимуляцию и заставит меня раскрыть свои секреты.