Я начал верить, что это моя судьба – страдать. Единственное, чего я должен был ждать, это когда я, наконец, утону в собственном отчаянии.

Агония была бесконечной.   

Голод и лихорадка вместе с сильным обезвоживанием от диареи заставили меня желать своей смерти. Жить было так тяжело, безрезультатно. Чтобы справиться с моим жалким состоянием, я ложился на живот, цеплялся за койку, надеясь, что какое-нибудь чудо избавит меня от этих невзгод, но помощь так и не пришла. Вши и тараканы мучили то скудное жилье, в котором я жил, и добавляли еще больше горя к общему несчастью.

Мои соседи по жилью не могли понять мои страдания. Они были местными, уроженцами этой земли. Большинство из них прожили в приюте всю жизнь. Я никогда не слышал, чтобы кто-то жаловался на высокую температуру или понос. Казалось, что у них не было аллергии на зараженную тараканами пищу, которую здесь подают. Раз в день нам предлагали пустой суп. Я не знаю, почему они называли его супом, потому что кроме соли и воды в нем ничего не было. С горящим голодом я глотал водяной суп одним глотком и ждал большего, но второй порции не было. Я почти мгновенно жалел о том, что проглотил еду, потому что тогда начинались боли в животе, и мне приходилось уходить, чтобы облегчиться, пробираясь сквозь сильный ветер. Я был так одинок – просто пятно среди снежных пустошей зимнего края России. Мое сердце наполнилось болью и печалью. Я скучал по маме. Чуть не забыл, каково это – быть любимым. В государственном детском доме я чувствовал себя отвергнутым обществом и семьёй и был сведен к физической и психической погибели.