Я не знаю, как я выживал каждую зиму в детском доме. Снег и град пробивали незакрепленные доски наших домов, а ледяной дождь просачивался внутрь, пропитывая изношенные одеяла, которые были поражены клопами и блохами. Полное истощение заставляло нас время от времени засыпать по ночам, не обращая внимания на голод, гложущий наши желудки. Я помню, как спал в обуви, пытаясь сдержать холод, но от гнилых носков у меня ужасно зудели опухшие ноги.

День приносил мало облегчения нашим обветшалым телам. Многочисленные укусы вшей гноились, гной стекал по ногам, что вдвойне затрудняло прогулки к флигелю. Большинство сирот страдало от чесотки и желтухи. Мое сердце особенно сжималось при виде страданий детей-инвалидов, которые жили вместе с нами. Две трети детей страдали какой-то формой инвалидности, и, как я позже узнал, это было не просто так — все они оказались в детдоме. Большинство из них не были сиротами – их родители жили в городах, иногда в богатых районах, но они отказались от своих детей вскоре после их рождения, когда медсестры или акушерки заметили видимые деформации или уродства.

Не знаю, что заставило родителей бросить их в отдаленной деревне в Сибири, но мне было бы особенно жаль детей с синдромом Дауна. Яростно сочувствующие подростки жаловались нам, что они всегда голодны. Однажды вечером, в разгар зимы, я решил им помочь. Я собрал несколько мальчиков из приюта и решил отправиться на улицу. Мне едва исполнилось тринадцать лет, а мои ровесники были немного старше меня. Мы договорились, что надо что-то делать с отсутствием еды, поэтому решили пойти на близлежащие рынки.