По мере того, как мы определяли каждый блок программы Полковника, мои мысли все больше возвращались к моим товарищам, которые все еще были в ловушке в шпионском центре и которые усердно работали, рискуя своей жизнью — думая, что они служили Советскому Союзу. Я хотел спасти этих товарищей, которые попали в ловушку, в которой находился я сам, но у меня не было возможности их предупредить. Если я предупрежу новобранцев о том, что бывший Полковник КГБ, который командовал ими, действовал под ложным предлогом, это заставит его бежать, уничтожая любые попытки или преследуя его. С другой стороны, ему было нелегко сидеть и наблюдать за тем, как новобранцы выполняют свои ежедневные задания, многие из которых были явно незаконными.

Когда ЦРУ и АНБ проявили неспособность помочь мне в отношении моих российских товарищей, я поговорил с моим куратором в Комитете Государственной Безопасности и в обмен на мое сотрудничество попросил предоставить ничего не подозревающим новобранцам защиту от судебного преследования. После почти месячных переговоров комитет согласился принять новобранцев из лагеря, но при соблюдении строгих условий. Правительство посчитало слишком сложным выводить бывших заключенных на улицы Москвы, особенно с учетом того, что большинство агентов были официально мертвы. КГБ утверждало, что оно должно было предоставить им новые личности и позволить ассимилироваться в общество заново только под другими именами.