Меня поглотила безграничная грусть. Я был тем, кто заслуживал наказания. Я должен был быть привязан к бомбе. Я должен был умереть, а не Виктор. Он был честным человеком, и его доброе сердце переживало за других. Я не переставал удивляться его стойкости. Он рисковал своей жизнью во имя спасения обычных людей каждый день. Я сбился со счету, сколько раз этот друг принимал пулю за меня.

Виктор Шлутер умер на моих глазах, обвязанный взрывчаткой военного класса, не в силах защитить себя от самой плачевной судьбы. Когда он выстрелил из пистолета, огнестрельное ранение обезобразило его лицо, оставив после себя искалеченную плоть и кости.

Гибель Виктора опустошила меня, и мне пришлось страдать от горя в одиночку. Официально ни Виктор, ни я, не были ни в одной мировой базе данных. Мы были призраками. Наша работа требовала этого. Мы жили под псевдонимами и проведение обычных похорон моего друга означало бы, что он воскрес и снова умер. Правительственные учреждения были бы предупреждены. Было бы слишком много вопросов. Мои враги использовали бы это как возможность нанести максимальный урон тем, кого я любил. Как бы это ни огорчало меня, я не мог оплакивать его должным образом. Я не мог похоронить его тело с достоинством, которого он заслуживал. Я не мог поставить ему надгробный камень. Я не мог провести службу за дорогого друга, который принёс в жертву свою жизнь, чтобы спасти мою. Но больше всего меня мучило то, что я не мог ответить перед его семьей.