Это могло бы быть прекрасной рисовой кашей – в горячем виде, ароматной, с кусочком свежего, душистого сливочного масла, придающего потрясающий молочный вкус… так и было бы, если бы это нечто не переварили без соли, без молока и масла так, что каша кое-где подгорела, была совершенно пресной, липкой, холодной и, судя по ее сероватому цвету – простоявшей в сваренном виде не пару дней.

            Стефания поморщилась, отодвинула от себя тарелку. Желудок бунтовал и требовал еды, но пересилить себя для того, чтобы всерьез рассматривать принесенную кашу как пищу, она не могла.

            Тарелка стояла немым укором перед нею, а в голову лезли мысли. Первой среди непрошенных была о том, что нужно быть скромнее, зато вторая была пропитана обидой – Стефания ни в чем не виновата, а с нею обращаются так, будто бы она преступница!

            А за обидой – страх: неужели со всеми преступниками и подозреваемыми обращаются так? Не может же Стефания быть исключением? Слишком она для этого незаметна и ничтожна.

            За страхом – отвращение: почему Стефания не знала того, как обращаются с преступниками и подозреваемыми? Не хотела и не знала. И за это – отвращение к себе самой. За это одно презрение.

            «Может быть, я заслуживаю этого?» — скользнуло в мыслях Стефании. Она не знала, сколько прошло времени, какое время суток и когда появится следующий равнодушный служитель, чтобы забрать эту чашку и…сунуть другую? Теперь так?