И во всём этом обрушившемся мире только Буне, память о нём, скорбь о нём была нерушима. А тут какой-то древний кровосос предлагает забыть эту дружбу? Забыть последнее?

–Стефа, – Влад сменил тактику, стал мягче, обходительнее. Он даже взял под локоть несчастную и повёл её по коридору, к недостигнутой прежде обеденной зале. – Стефа, понимаешь, всё немного сложнее. Война, в которую играют церковники и Цитадель, давно уже перестала быть просто войной. Есть солдаты вроде Абрахама, которым не нужна неопределённость и неоднозначность. Они видят врага, они уничтожают врага…

            Стефания молча вырвала свою руку и остановилась. Ей не хотелось идти куда-то, не хотелось есть. Платье, восхищавшее её ещё четверть часа назад, неожиданно стало неудобным, стесняющим движения и удушающим.

            Влад тоже остановился. В полумраке коридора павшая церковница и древний кровосос стояли друг против друга.

–Не делай глупости! – предупредил граф. Он не был угрожающим или внушающим. Тон его был насмешливым, и от этого ещё более ничтожной ощущала себя Стефания. – Не делай, девочка.

–Я сражаюсь за крест! Ты убил моего…

–А вы убивали моих. Вы убивали моих братьев и сестёр, моих приятелей, моих соратников. Это война, а на войне гибнут обе стороны.

–Буне не убивал твоих соратников! – Стефания не отступала. Она не могла уже отступить. Всё пережитое заставило её стремиться к самоуничтожению и забыть о себе, о страхе смерти. – Он был теоретиком! Он был тихим церковником! А ты…