–И когда же явится твой дружок? – тон Абрахама был полон ядовитого презрения.
–Он мне не дружок! – попытался слабо защититься Ронове.
–Хозяин, – подсказал Рене. – Когда придёт твой хозяин?
В глазах Ронове полыхнула ярость, он рванулся к Рене, но остановился, сам от себя поражённый, сам себя презирающий, понимающий, что справедливы их издевательства.
–Но не может же всё быть кончено так? – Ронове хотел, чтобы его переубедили, разуверили, объяснили, что он, конечно, виноват, но есть спасительное средство, гарантирующее, что всё будет хорошо, и так, конечно же, и будет…
Но тишина была беспощадна.
В самом деле, почему бы вампирам не убить прямо здесь, без всякого суда и расспросов своих врагов? Им-то что до бумаг, которые берёг Рене? Что им до какой-то войны меж церквями и до их путешествия? И уж тем более, что им до них самих как личностей?
Оставалось ждать развязки, прихода хозяина и презирать друг друга, а больше того – себя. Абрахам презирал себя за новое поражение прежнему врагу, Рене за то, что не смог уберечь бумаги, а Ронове за трусость, которую прежде в себе и не предполагал и за неизвестность, в которую погрузил других этой самой трусостью.
Во всём вампирском логове графа Влада – хозяина нескольких слабых вампиров, что обитали в этих землях, во всех этих стенах, скрытых и подпитываемых магией, не было того, кто был бы в большей безопасности, чем Стефания.
