Ну вот и не умерла. А тут оказалось, что её враг, похоже, знает что-то о той, что должна была стать для Стефании самым близким человеком, но…

            Но что?

–Да, я знал её, – Влад улыбнулся. – Ты на неё так похожа. Одно лицо. Одни черты!  и даже неловка так, как и она. Да, я знал её! Мы с твоей мамой…

            Вампир замялся, подбирая слово для того, что должно было угаснуть в нём с человеческой смертью, но почему-то не ушло. Стефания, видя его страдание, пришла на помощь:

–Были любовниками?

Граф поперхнулся и с презрением промолвил:

–Не знаю, как учат нынешних церковников, но в моё время последний церковный архивариус знал, что вампиры могут испытывать влечение только к вампирам. Все остальные – еда. Мы с твоей мамой были друзьями.

–То есть вы, – Стефания усмехнулась своим мыслям, – дружили с котлетой?

Вампир долго, пряча рвущиеся слова обратно, смотрел на Стефанию, но нашёл всё-таки приличный ответ:

–Скорее, это как дружба с кроликом. Можно сварить из кролика суп, а можно любоваться им и заботиться о нём.

–А ещё можно варежки сделать! – Стефания вдруг рассмеялась, но тут же посерьёзнела. Да и смех её – краткий, неловкий, давил на неё саму.

–Можно, – граф не стал спорить. – Но мы были друзьями. Ты хочешь знать?

            Стефания задумалась. За последние дни она поняла, что незнание – это спасение от боли. Незнание – это благо и роскошь. Но мог ли кто-то за исключением этого Влада рассказать хоть что-то о матери Стефании? Но, опять же! Жила же Стефания без этого знания и ничего!