-М…мы…- Стефания хватанула ртом воздух, но не нашла что сказать разумное, выкрикнула что-то, что первое пришло на язык. – Мы храним его волю!
-Я вижу, — согласился Бертран мрачно. – Все видят как храните. Но если вы служите свету, если вы все такие добродетельные, то почему люди вас боятся и презирают? Почему вы заставляете людей страдать? Во имя света? Во имя добродетели? Тьфу…
Бертран отвернулся от Стефании. Теперь в его глазах было презрение. Повозка снова двинулась, а Стефания – оглушённая, оскорблённая смотрела в спину какому-то деревенскому простецу, который унизил её. Он ничего не понимал, а смел судить дело Церкви! Он говорил с позиции человека…
И Стефании нечего было ему возразить. У неё кончились слова, можно было бы тыкать этому наглецу своим безупречным знанием сводов и правил, всех законов Церкви, заповедей и стихов из Священной Книги, но всё это не имело смысла. У этого человека было устоявшееся мировоззрение, в котором вся магическая нечисть стояла выше и была добродетельнее служителей церкви!
И сколько таких людей было на деле? Сколько их было – молчащих, презирающих церковников, что прибывали спасать людей? Стефании вспоминались все те случаи, когда люди молчали, наблюдая за расправой над той или иной тварью, вспоминались рассказы, когда люди прятали тех, против кого боролась церковь. Например, тот случай в Ноттингеме, когда местный шериф оказался оборотнем, и всё население Ноттингема вышло просить за его помилование, так он им полюбился, проявил такое служение своему городу!
