«Лежи, не вставай. Нет смысла в том, чтобы пытаться выжить».
Внутренний голос твердил это постоянно. Роберт с трудом перевернулся на бок и приподнялся на локте. Подождав, пока комната не перестанет вращаться, он попытался сосредоточиться на каком-то одном предмете. Им стал окровавленный таз, стоявший у постели. Роберт вспомнил, как отхаркивал кровь на протяжении нескольких дней, и отвёл взгляд.
Сделав над собой усилие, он сел на кровати. Впервые за несколько недель комната предстала перед ним целиком, а не в виде отдельных фрагментов, запечатлённых всплывающим из небытия сознанием. Пустые склянки, бутылки, тазы с затхлой водой, разбросанная одежда. Пыль и грязь везде. Некому было навести здесь порядок – Роберт жил один, а если бы и была у него семья, то их давно бы уже забрала чума. Странно было, что сам Роберт ещё пришёл в себя – как ни жаждал он жизни, частичка его понимала, что смерть ждёт за порогом. Но вот он жив, он не харкает кровью, в подмышках у него нет узлов, и разум его светлый, словно он просто очень долго спал.
А потом Роберта нагнал голод. Он внезапно скрутил желудок, отозвался болью где-то в животе, и на секунду Роберту показалось, что его сейчас вырвет. Но тошнота отступила, а резь в животе стала тупее. Надо было поесть, и срочно.
Кое-как поднявшись на ноги, он поспешил шагнуть вперёд – и чуть не упал. Точнее, упал, но не на пол, а на подвернувшуюся стену. Ноги едва держали своего хозяина в вертикальном положении, но на быструю ходьбу точно не были способны.
Держась руками за стены, Роберт шагнул к столу, чтобы попить. В жестяном ковшике ещё оставалась вода – она плохо пахла, но сейчас было не до придирок. Напившись, Роберт обвёл комнату взглядом в поисках еды, но ничего не нашёл. Проверил буфет, шкаф, даже заглянул под кровать, о чём вскоре пожалел – подняться после этого удалось с трудом. Ничего.
Оставалось лишь отправляться на поиски еды. Возможно, подумал Роберт, он сможет выпросить немного хлеба в лавке Гуго. Взять до первых денег… Если они когда-нибудь будут. В глубине души он понимал, что в такое чёрное время последний, кому дадут взаймы – это больной чумой, но Гуго был его другом, да и желудок не давал голове думать. Ноги сами понесли Роберта к выходу.
Едва он шагнул к двери, как та распахнулась. В комнату ввалились двое головорезов – иначе их и называть было нельзя – за которыми стоял ещё кто-то, чей силуэт виднелся нечётко. Тот здоровяк, что стоял ближе всех к Роберту, дал ему кулаком в живот и отпихнул в угол.
— Сиди там и не вставай, а то живо перережу глотку! – рявкнул он, показывая большой нож.
Роберт и не думал возражать. Слишком мало было сил, чтобы сопротивляться двоим рослым мужчинам. Да и нечего было защищать – всё ценное Роберт продал, а все деньги отдал докторам.
«Кто знает, быть может, смерть от ножа куда лучше смерти от голода или от чумы? – спросил его внутренний голос. – Уж лучше встать и встретить смерть здесь, у себя дома, чем выходить туда, наружу. И всё, что нужно – просто встать. Просто напасть на тех, кто без зазрения совести готов отнять у тебя последнее. Разве гордость не велит тебе вмешаться?»
Но Роберт послал гордость к чёрту и продолжал сидеть тихо. Приглядевшись, он увидел в дверях сгорбленную старуху с цепким взглядом.
— Говорил же, тут ничего нет! – обиженно воскликнул один из грабителей.
— Молчи! – оборвала его старуха. – Загляни-ка лучше под кровать!
Убедившись, что ничего ценного в квартире нет, грабители перебили почти все склянки, несколько раз пнули сидевшего на полу хозяина комнаты и ушли.
Роберт осторожно встал и, опираясь на стену, приблизился к распахнутой двери. За ней он увидел тусклый отблеск серо-коричневой Темзы – реки, которая кормила его. Роберт был лодочником и перевозил людей с одного берега на другой за пенс. В первый день своей болезни он старался работать через слабость, но уже к вечеру его силы совершенно истощились, так что он еле добрался до дома. С той поры из комнаты он не выходил. Всё это время за ним ухаживала Анна, старая дева, жившая в этом же доме – но в последние пару дней не заходила и она. Скорее всего, её уже не было в живых.
Не только река, но и город казался серо-коричневым. Через низко нависшие тучи свет пробивался слабо, и неясно было, утро ли сейчас, день или вечер. Однако Роберт был рад увидеть унылую панораму Лондона, рад выбраться из давящих на него стен комнаты, заполненной затхлым вонючим воздухом.
Роберт спустился по скрипящей деревянной лестнице и, стараясь держать равновесие, побрёл по направлению к лавке Гуго. Шагов через двадцать он услышал скрип окна наверху и по привычке посторонился. Чьи-то тощие руки опрокинули над улицей ночной горшок, и его содержимое расплескалось по камням улочки, дополнив уже текущие к реке ручьи нечистот.
Слева кто-то засмеялся. Роберт обернулся и увидел прижатую к стене проститутку с задранной юбкой, над которой пыхтел толстый мужик. Девица смотрела на текущие по улице испражнения, потом перевела взгляд на Роберта и снова рассмеялась. Их взгляды встретились, и ему на секунду стало жутко – в глазах женщины уже не было разума, только безумие, равнодушное ко всему.
Отвернувшись, он заковылял прочь.
Пламя свечи, словно застенчивая любовница, робко прикоснулось к жёлтой бумаге письма, а затем вдруг заструилось по нему вверх, растекаясь по углам. Человек, державший письмо, положил его на тарелку и стал безучастно смотреть на огонь.
— Доктор Хиггс! – услышал он женский голос. — Доктор!
Шум доносился с лестницы. Кто-то поднимался к нему в кабинет. Доктор не встал из-за стола, просто сплёл пальцы на столешнице и стал выжидающе смотреть на дверь. Вскоре она распахнулась, и на пороге показалась молодая женщина в платье из грубой коричневой ткани. У неё на пути пытался встать слуга Хиггса, седой и сгорбленный старик с большим красным носом. Но девушка решительно прошла к столу и устремила на хозяина дома пылающий ненавистью взгляд.
— Наконец-то! – сказала она. – Наконец-то я вижу доктора Хиггса! Человека, ограбившего мою семью!
— Кто вы такая? – лениво поинтересовался тот, не меняя позы.
— Я – дочь Томаса Аттвуда, которого вы бесстыдно ограбили!
— Ограбил? – Хиггс поднял брови. – Семья Аттвудов погибла от чумы, их имущество было предано огню.
— Как бы не так! – крикнула девушка. – Вы забрали всё его имущество! Вы не бросали в огонь его золото и мебель, вы его просто вынесли!
— Я бы на вашем месте не стал разбрасываться подобными обвинениями, — спокойно ответил доктор. — В наше тёмное время все мы делаем то, чего от нас требует долг, и это не всегда просто. Доктора не забирают себе вещи умерших, а то докторов бы давно уже и вовсе не осталось.
— Быть может, таких, как вы, даже чума не берёт! Но вещи забрали вы! Это видела куча народу!
— Я начинаю терять терпение, — так же спокойно ответил Хиггс. – Мне надоели ваши пустые обвинения. Покиньте мой дом, или вас отсюда выставят.
В этот момент внизу послышался стук в дверь.
— А вот и мои гости! – улыбнулся он, поворачиваясь к слуге. – Уэйд, встреть их и проводи сюда. Их помощь сейчас отнюдь не помешает.
Слуга исчез на лестнице, и через минуту вернулся в сопровождении жёлтой старухи и двоих здоровенных детин.
— У вас гости… — начала было старуха, заметив девушку, но Хиггс перебил её:
— Да, но моей гостье как раз пора уходить.
— Я никуда не уйду! – возмутилась та. – Не уйду, пока вы не вернёте мне всё, вынесенное из дома отца!
— Раз так… Миссис Далтон, помогите моей гостье найти выход.
— Как скажете, доктор… — Старуха ухмыльнулась, и от этой ухмылки девушка вздрогнула. – Мальчики, уведите отсюда эту прелестную девицу.
Громилы схватили несчастную под локти и бесцеремонно выволокли на лестницу. Та вздумала было закричать, но один из мужчин ударил её кулаком в живот, и девушка зашлась в хрипе.
— Вы посылали за нами, доктор? – угодливо спросила старуха.
Она то и дело бросала жадные взгляды на убранство кабинета, на фолианты и статуэтки, что не укрылось от Хиггса.
— Нам пора на рейд, — ответил он, вставая и направляясь к шкафу.
— Кого мы навестим сегодня, доктор?
Хиггс открыл гардероб, откуда на него взглянула маска с клювом:
— Одного пекаря.
Роберт удалялся от реки, шагая вверх по узкой улочке, когда услышал плач ребёнка. Так плакали только самые маленькие, ещё грудные дети. Оторвав взгляд от камней под ногами, Роберт увидел вышедшего из подворотни мужчину. Штаны его были спущены до лодыжек, и потому шёл он маленькими шажками. В руке он держал окровавленный нож, взгляд был устремлён в никуда. Дойдя до середины улочки, мужчина упал навзничь и больше не шевелился. А из подворотни по-прежнему слышался крик ребёнка.
Как ни слаб был Роберт, он не мог не заглянуть в тот закоулок. Сперва он ничего не увидел – там было темно, и Роберт сделал несколько шагов вперёд, прежде чем различил мёртвое тело. Это была девушка, одежда на которой была разорвана в клочья. Её прекрасное лицо застыло в гримасе боли, взгляд был устремлён куда-то под крыши. А грудь и живот сплошь были покрыты ранами и кровью.
Рядом с ней лежал свёрток одеял, из которого и доносился крик. Присев рядом, Роберт отогнул край – и правда, в одеялах был ещё совсем грудничок. Мальчик или девочка, Роберт не смотрел. Страшно было и думать распеленать ребёнка здесь, в грязи и рядом со смертью. Он неуклюже шевелил ручками и кричал, не раскрывая глаз, кричал очень горько и обиженно. Роберт посмотрел ещё раз на убитую девушку, на неподвижно лежащего мужчину – и взял ребёнка на руки. От неожиданности тот на секунду замолчал, а потом заголосил ещё громче, прижимаясь к груди Роберта и слепо ища ртом сосок.
«Брось его, — вновь заговорил внутренний голос. – Зачем ты его взял? Ты видишь, взрослые и сильные мужчины гибнут, как скот, так что же говорить об этом младенце? Его участь решена. Брось его, и тебе не придётся смотреть на его кончину. Возьмёшь его с собой – и он умрёт у тебя на руках. Ты что, ещё не вдоволь насмотрелся на смерть?!»
Но Роберт не стал слушать. Он снова завернул ребёнка поплотнее и, стараясь не выронить его из ослабевших рук, зашагал к лавке Гуго. Идти было ещё далеко.
— Согласно распоряжениям, сделанным лорд-мэром и олдерменами города Лондона, мы обязаны осмотреть ваше жилище, — равнодушно проговорил Хиггс, шагая по комнате лавочника.
— Но… наша лавка внизу, — робко попытался возразить Гуго.
— Мы должны осмотреть все помещения.
— Папа, зачем они берут мои платья?! – воскликнула выбежавшая из соседней комнаты девушка с ребёнком на руках.
— Мы проводим осмотр, — повторил доктор, поворачиваясь к той.
Сейчас он был в маске с длинным клювом, на голове у него сидела чёрная шляпа с широкими полями. Руки в скрипящих кожаных перчатках сжимали длинную трость, которую он сейчас направил в сторону дочери лавочника.
— Вам лучше не вставать у нас на пути, если не хотите, чтобы на двери появился красный крест!
Гуго, рослый пекарь с круглым животом, толстыми руками и красным лицом, беспомощно сжимал и разжимал кулаки.
— Но мы уже переболели! – сказала вышедшая вслед за дочерью жена Гуго. – Во время прошлой эпидемии! И я, и Агнес, и Гуго – мы все уже переболели! И в этот раз чума нас даже не коснулась!
— Да, потому у нас сейчас и покупают хлеб! – воскликнула её дочь, Агнес, укачивая младенца.
Из соседних комнат вышел один из подручных Хиггса, в руках он держал огромный сундук.
— Мы это забираем, — пробурчал он.
— Да это просто грабёж. – Голос жены Гуго дрожал от злобы. – Верните наши вещи на место!
Она вдруг подскочила к грабителю и схватила того за руку. Но здоровяк лишь отмахнулся, и женщина отлетела к стене. Ударившись головой, она вскрикнула, а потом упала без чувств.
Агнес с криком кинулась к матери.
— Берите что хотите, — поднял руки Гуго. – Только уходите…
— Выносите мёртвых! Выносите мёртвых!
Роберт остановился, пропуская двоих измождённых тяжёлым трудом мужчин, тащивших за собой повозку с трупами. Один из них споткнулся и упал, второй тут же замер, опуская свою оглоблю.
— Выносите мёртвых! – крикнул он ещё раз и опустился на камни рядом с товарищем.
Роберт обошёл их, заглянув в повозку. Он насчитал пять трупов, лежащих в телеге в неестественных, изломанных позах. Отвернувшись, Роберт пошёл дальше.
Как ни странно, ребёнок на его руках поутих. Время от времени Роберт останавливался и прислушивался, не умер ли тот, но каждый раз с облегчением замечал, что младенец дышит. Нести его было трудно. Несколько раз Роберт засыпал на ходу, но каждый раз умудрялся сразу же очнуться и не упасть. Один раз только опрокинул корзину с вялеными яблоками, стоявшую рядом с дорогой, но сидевший рядом с ней старик даже этого не заметил. Возможно, он уже был мёртв.
«Столько мёртвых вокруг, — говорил внутренний голос. – Зачем бороться за жизнь, если она всё равно закончится вот так? Тебе не пережить чумы. Если тебя не убьёт болезнь, то зарежут в подворотне, или растопчут лошадьми, или ты просто околеешь от голода. Тебе незачем дальше сопротивляться!»
Но Роберт заметил, что, чем больше он проходил, тем фальшивее становился этот голос. С каждым шагом лодочник словно доказывал себе и всему миру, что ещё жив и готов бороться за жизнь. И даже не только за свою.
Завернув за угол, он увидел у дома пекаря крытую повозку, к которой шёл чумной доктор. Линзы в его страшной маске на мгновение сверкнули, отразив тусклый свет, а потом он шагнул в повозку. Следом из лавки вышли старуха и двое крупных мужчин, тащивших чемоданы и свёртки. Роберт замер, узнав людей, ещё сегодня утром избивших его в его же доме. Даже сделал несколько шагов в сторону, в переулок. Спрятавшись за ящиками, он почувствовал, как бьётся от страха его сердце – а потом посмотрел на ребёнка на своих руках и порадовался мысли, что тот не кричит. Почему-то Роберту казалось, что если те люди увидят его и узнают, то, несомненно, снова изобьют. А то и того хуже.
Когда повозка укатила, Роберт осмелился выйти из своего укрытия. Дверь в дом лавочника была по-прежнему открыта. Шатаясь на каждом шагу, он прошёл в лавку и тут же услышал плач наверху. В задней части лавки была лестница на второй этаж, в комнаты, где жил Гуго со своей семьёй – но подняться по лестнице Роберт уже не смог. Облизнув пересохшие губы, он прохрипел:
— Помогите!
Получилось очень тихо, и его никто не услышал. Он хотел было крикнуть погромче, но тут его ноги подкосились, и он рухнул на колени. Перед тем, как потерять сознание, Роберт из последних сил прижал к груди ребёнка и постарался упасть на спину. Уже проваливаясь в темноту, он услышал, как проснувшийся ребёнок снова закричал.
Когда старуха миссис Далтон со своими отпрысками получила свою плату и убралась из докторского дома, тот позвал слугу:
— Помоги мне раздеться.
Немой старик Уэйд сделал всё и тихо убрался восвояси. Хиггс убрал свой чёрный, наводящий ужас на людей костюм, разделся догола и встал перед зеркалом в полный рост. Долго он рассматривал чёрные бубоны у себя в подмышках, в паху и на шее, размером с голубиное яйцо каждый. От них чёрной паутиной по коже расползался ужасный рисунок. Доктор посмотрел на свои почерневшие пальцы и направился к столу. Пока он ещё может писать, он должен написать ещё одно письмо.
Сжимать пальцами перо было больно, но Хиггс писал, не останавливаясь.
«Дорогой Генри! Рад был получить твоё письмо, узнать, что с тобой всё в порядке. Меня также болезнь пока не тронула. Боюсь загадывать наперёд, но сейчас я днями и ночами молюсь Господу нашему, чтобы чума обошла мой дом, и чтобы я снова смог тебя увидеть. Я знаю, ты тоже очень хотел бы увидеть меня – но не торопись. Лучше будет, если ты пока останешься в деревне. Я пошлю к тебе Уэйда, с ним можешь вновь передать мне письмо – но только ни в коем случае не разговаривай ни с кем другим, кто прибудет из города. Я знаю, тебе скучно жить со своей тёткой вдали от Лондона, но это, поверь мне, ненадолго. Уже скоро болезнь отступит, и ты снова сможешь вернуться в родной дом.
Возможно, в ближайшие недели я буду сильно занят, поэтому на следующее твоё письмо, быть может, отвечу не сразу. Но ты не бойся – мы обязательно увидимся…»
Судорога свела пальцы Хиггса, и по письму расползлась клякса. Выбросив лист, он переписал заново весь текст, но уже к последним словам понял, что больше писать не может – боль в руке становилась невыносимой. Поэтому он закончил письмо так, как смог:
«…Пора идти, долг зовёт меня. Помни: следуй всем моим указаниям и верь только своей тётке и моему верному Уэйду, а остальных пока остерегайся. Делай, что я тебе говорю – и вскоре мы увидимся, обещаю тебе.
Твой любящий отец, Уильям Хиггс».
Он запечатал письмо красным воском, взял со стола серебряный колокольчик и позвонил. Когда слуга пришёл, доктор отдал ему письмо со словами:
— Отвези это моему сыну вместе с деньгами, вырученными после прошлого рейда. Отправляйся прямо сейчас. Когда увидишь моего сына… не смей показать ему, что я болен…
Немой слуга склонился в поклоне.
— Хорошо, — кивнул Хиггс. — А как вернёшься, найди покупателей для всего этого хлама, что я принёс сегодня. Деньги отвезёшь в следующий раз. И последнее… Если сюда будут приходить письма от моей сестры – сжигай их. Никто не должен узнать её адреса.
Слуга ещё раз поклонился, осторожно, как святыню, взял письмо и удалился. А Хиггс откинулся на спинку кресла и, несмотря на боль, уснул.
Роберт шёл по тёмной лондонской улочке, сейчас казавшейся совсем серой, без малейшей примеси какого-то цвета. Сейчас он не чувствовал и тени той слабости, которая давила на него весь день. Он шагал легко, словно ему было пятнадцать, а не тридцать пять лет.
Мёртвые лежали поперёк улицы, а вороны прыгали по их телам и клевали их мясо. На Роберта они не обращали никакого внимания, словно его тут и не было. Единственным живым существом здесь была женщина в чёрном, стоявшая у развилки улочки. Роберт, как зачарованный, двинулся к ней. Женщина стояла спиной к нему и посматривала по сторонам, словно ждала чего-то. Но вот из дома неподалёку вышел мужчина. Он решительным шагом направился к развилке, к тому месту, где стояла женщина, и попытался пройти мимо неё. Но, едва она с ней поравнялся, как женщина хищно прильнула к нему в поцелуе. Мужчина пошатнулся и облокотился о стену дома, закашлявшись, а женщина вдруг рассмеялась. Роберт стоял неподалёку и, как завороженный, наблюдал эту сцену. Наконец, кашлявший мужчина снова выпрямился, и, по-прежнему не видя женщины, отправился дальше по своим делам. Однако шаг у него был уже не таким уверенным, а кашель не прекращался.
— А ты помнишь наш поцелуй, а, лодочник? – спросила женщина, поворачиваясь к Роберту.
Тот отшатнулся, увидев лицо с пустыми глазницами, блестящими чёрным гноем, и жёлтыми острыми зубами без губ. Серо-зелёная кожа свисала с её лица лохмотьями. Женщина снова расхохоталась:
— Ты уже не хочешь меня целовать? Как странно… А когда я была в той дешёвой девке, ты очень даже хотел! Быть может, ты уже и не помнишь ту шлюху, но она давно мертва. Мой поцелуй она не пережила… А вот ты пережил.
Её голос был странным и о чём-то напоминал Роберту. Голос был не женским и не мужским, словно и не голос вовсе, а череда звуков, рождающихся в его сердце. Это был тот самый внутренний голос, что убеждал Роберта не сопротивляться смерти.
— Ты узнал меня? – продолжала страшная женщина. – А вот я бы хотела тебя забыть. Я поцеловала миллионы людей, и почти всех я с лёгкостью забывала – сразу, как только они умирали. Но таких, как ты – не желающих умирать – я помню хорошо.
Она шагнула к Роберту и вмиг оказалась подле него.
— Почему ты ещё жив, лодочник? Почему сопротивляешься смерти? Ты мог бы спокойно умереть в своей постели, но ты встал. Ты мог бы умереть от ножа, но ты всё ещё жив. Зачем? Учёные и доктора умирают целыми семьями, с жёнами и маленькими детьми, а чего ради живёшь ты, одинокий бедняк? Ни жены, ни детей, ни денег – ради чего ты цепляешься за жизнь? Если великие люди мрут, как скот, как смеешь ты жить дальше? Разве ты лучше них, что смеешь жить дольше?!
Она уже почти кричала. Роберт чувствовал ярость в этой женщине – в этом существе. Она хотела его смерти и ненавидела за то, что он жив… Но в то же время, убить его она не могла. Отшатнувшись от мерзкой твари, Роберт повернулся, не чувствуя ног, и бросился назад. Перепрыгивая через трупы, он запнулся и полетел на камни, ударился о них лицом…
…и проснулся.
— …зачем? – говорила какая-то женщина. – Твоя доброта нас всех в могилу сведёт! Сперва ты позволил меня избить, а теперь готов притащить в дом больного?
— Он мой друг, — тихо пытался возразить мужской голос. – Я не могу просто выбросить его на улицу.
Роберт знал этот голос – он принадлежал пекарю Гуго. Как Роберт ни старался, он не мог поднять веки, и теперь лежал, безвольно слушая хозяев дома.
— Да ещё и ребёнок этот… — раздражённо продолжала женщина. – Агнес, зачем ты вообще его взяла?!
— Он хочет есть, мама! – отрезала дочь. – Я не позволю тебе выбросить несчастное дитя на улицу!
И тут через голоса хозяев дома Роберт услышал ещё один, напугавший его. Он шёл снаружи и был слаб из-за расстояния, но приближался и становился громче. Этот голос Роберт уже слышал сегодня.
— Выносите ваших мёртвых! – кричал голос. – Выносите мёртвых!
Роберт вдруг осознал, что хозяева притихли. Они тоже услышали зов. Кто-то пробежал мимо Роберта ну улицу, и через секунду он услышал снаружи голос женщины:
— Сюда! Заберите мёртвого!
Роберт уже понял, что это была Матильда, жена Гуго. Она всегда была неприятной женщиной, но раньше, по крайней мере, от людей так не избавлялась. Вскоре повозка остановилась у дверей пекарни, и двое мужчин вошли внутрь, подошли к Роберту и потащили его наружу. Вне себя от ужаса, понимая, что его кладут рядом с мёртвыми телами, Роберт нашёл в себе силы раскрыть глаза. Он увидел, что уже лежит в повозке, а рядом, на крыльце дома, стоят Гуго с женой и смотрят на него. Заметив, что его друг очнулся, Гуго открыл рот и замахал руками:
— Стойте! – закричал он. – Стойте, он жив!
Сборщики трупов присмотрелись к Роберту, а Матильда, женщина с острыми чертами лица, длинным носом и чёрными вьющимися волосами, возразила:
— Ну и что, что жив? Всё равно помрёт – не сейчас, так к ночи!
Роберт встретился взглядом с пекарем и прохрипел:
— Гуго…
— Нет, — решительно возразил тот. – Нет, доставайте его обратно.
— Сам доставай, — беззлобно ответил один из сборщиков.
Гуго посмотрел на их измождённые тела и стал вытаскивать Роберта. Когда тот оказался на дороге, а повозка двинулась дальше, Матильда рассерженно отвернулась и ушла в дом.
— Спасибо, — сказал Роберт и вновь потерял сознание.
В себя он пришёл уже в постели. Гуго принёс ему солёную селёдку, хлеба и тёплого пива, но Роберт первым делом спросил:
— Где ребёнок?
— У Агнес. Она взялась кормить его грудью. Откуда он у тебя?
— Нашёл на улице.
— Так ты даже не знаешь, чей он? – удивился Гуго.
— Нет. А какая разница?
Роберт принялся за еду, а Гуго покачал головой:
— Наверное, я на твоём месте прошёл бы мимо…
— И правильно бы поступил! – сказала вошедшая в комнату Матильда. – Какая польза от тех, кто уже одной ногой в могиле?
— Не обязательно помогать только тем, от кого есть польза, — сердито сказал Гуго, не глядя на жену.
— Я бы очень хотел вас отблагодарить, — сказал Роберт. – Правда, я не знаю, как…
— Зато я знаю! – перебила его Матильда. – Ты поможешь нам вернуть наши вещи!
— Замолчи! – вскричал Гуго. – Ты разве не видишь, что он едва на ногах стоит?
— И что же? Место под крышей, еда – это всё стоит денег. Не говоря уже о том, что его мальчишка жив лишь благодаря нам!
— Так это мальчик?.. – с улыбкой переспросил Роберт, но его не услышали.
— Благодаря Агнес, а не тебе! – возразил Гуго.
— Какая разница! Мы все – одна семья! И раз Агнес ничего не просит взамен, то я попрошу за неё!
— Он не будет ничего для тебя делать, — отрезал Гуго.
— Будет. Или сегодня же этот младенец окажется на улице! И ни ты, ни Агнес ничего не сможете сделать!
Гуго замер, как громом поражённый:
— Ты не посмеешь поднять руку на младенца!
— Вот увидишь. Или он, — Матильда ткнула пальцем в Роберта, — сделает то, что я велю, или его младенец останется без еды!
Наступившую тишину нарушил Роберт:
— Я сделаю, что скажете. Только не лишайте мальчика молока.
— То-то же! – Матильда упёрла руки в бока. – Мне нужно, чтобы ты забрал шкатулку с моими драгоценностями, которую вчера похитил этот мерзкий доктор!
Роберт вспомнил маску с клювом, увиденную накануне, и двоих мужчин со старухой, несущих вещи в повозку.
— Так это было вчера…
— Ты проспал почти сутки, — сказал Гуго. – Как ты себя чувствуешь теперь?
Роберт выпрямился на постели и прислушался к себе.
— Неплохо, — сказал он. – Лучше, чем вчера.
— Не вставай, ты ещё слишком слаб… — начал было Гуго, но жена его перебила:
— Ты что же, хочешь, чтобы мои драгоценности продали? Если мы будем ждать неделю, то от них уже ничего не останется! Нет, он обязан вернуть их сегодня!
Роберт посмотрел на женщину и кивнул, не говоря ни слова.
— Вот и славно, — подытожила Матильда. – И помни: или ты приносишь драгоценности, или твой ребёнок остаётся без молока!
Сказав это, она вышла, а Гуго остался стоять в углу, сжимая и разжимая кулаки. Он открыл было рот, чтобы что-то сказать, но снова закрыл его. Роберт понимал, что, как бы хорошо Гуго к нему не относился, против жены он не пойдёт. Именно она была здесь главной.
Вздохнув, Роберт снова принялся за еду. Он ещё толком не понял, что согласился сделать, но знал, что поесть в любом случае необходимо.
Хиггс проспал сутки в своём кресле, а проснувшись, понял, что встать уже не сможет. С первого этажа доносились шаги. Забыв, что отослал слугу, Хиггс дотянулся до колокольчика и позвонил. Никто не явился. Он позвонил ещё раз, и колокольчик выпал из его руки. Упираясь в подлокотники кресла, он приподнялся, и тут услышал приближающиеся шаги.
Он хотел крикнуть Уэйда, но язык распух во рту и не ворочался. Тогда Хиггс дотянулся до бокала с красным вином, стоявшего рядом со вчерашнего дня, и отпил немного. Стало чуть легче, и он выпил весь бокал.
И когда последние капли вина скатились по стенке бокала и коснулись чёрных губ доктора, дверь в его кабинет открылась, и на пороге показалась миссис Далтон в сопровождении одного из своих сыновей.
— Вы не посылали за нами, доктор? – ехидно спросила старуха.
Хиггс ничего не ответил. Он понимал, зачем они здесь.
— Осмотри его шкафы, — бросила старуха сыну, а сама подошла к столу Хиггса и стала перебирать на нём вещи. Серебряный нож для бумаги и столовые приборы исчезли в руках миссис Далтон, словно растворившись.
— Где Уэйд? – выдавил Хиггс.
— Мы с ним разминулись. Но ничего, мы подождём, пока он не вернётся.
Доктор с облегчением вздохнул – слава Всевышнему, Уэйд успел уехать из города с деньгами. Конечно, он ещё не продал вещи с последнего рейда, но да ладно. Главное, что его сын хоть что-то ещё получит.
— А где же вы прячете ваши деньги, доктор? – спросила миссис Далтон, обшарив стол. – Будет лучше, если вы всё расскажете нам сами! Нам бы очень не хотелось делать вам больно!
Хиггс рассмеялся. На фоне той боли, которую он чувствовал на протяжении последних дней, угроза пыткой казалась ему смешной.
— Вы смеётесь? – Взгляд Розы стал хищным. – Джон! Разожги-ка в камине огонь…
Роберт быстро нашёл дом доктора – такой дом во всём Ист-Энде был только один. В окне на втором этаже был виден свет. Итак, хозяин дома. Что ж, осталось только подняться к нему и выпросить назад шкатулку… Если бы это было так просто! Роберт понимал, что драгоценности ему не вернут. Вероятность успеха была крайне мала, но он должен был попытаться, ведь на кону стояло здоровье младенца.
«Кто тебе этот ребёнок? – спросил внутренний голос. – Просто чужое существо, которое умрёт, как и многие в этом городе».
— Я уже видел тебя, — сказал Роберт в темноту улицы. – Не притворяйся, будто ты – это я.
Из темноты выступила тёмная фигуры. Оскал жёлтых зубов, чёрные глазницы – в точности, как во сне. Мурашки пробежали по спине Роберта, но он не отступил и даже не отвернулся.
— Ты должен бежать из города, если хочешь выжить, — сказала женщина. – Останешься – умрёшь.
— Я не буду тебя слушать. Если бы я слушал тебя, то давно уже был бы мёртв.
Женщина расхохоталась.
— Ну давай, войди в этот дом. Рискни своей жизнью ради ребёнка. Ты умрёшь, а его выбросят на улицу! Там, внутри, сейчас те головорезы, которые приходили к тебе в дом. Они грабят доктора, который тоже умирает. Если повернёшь, сможешь ещё спастись! Ну как, ты всё ещё думаешь, что я хочу твоей смерти?
Роберт какое-то время смотрел на кошмарную собеседницу, а потом ответил:
— Да, хочешь. Даже если всё, что ты сказала – правда, то всё равно, ты хочешь моей смерти. Ты не смогла убить моё тело, оно оказалось сильнее тебя. Но теперь ты хочешь убить мою душу.
Отвернувшись, он подошёл к двери — и увидел, что та приоткрыта. Роберт оглянулся на чёрную женщину, но её на улице уже не было. Тогда он медленно приоткрыл дверь, заглядывая внутрь…
Хиггс хохотал, как безумный:
— Глупцы! Вы думаете, что сможете сделать мне ещё больнее?
Его ноги, которые только что засовывали в камин, были обуглены и дымились, но при этом Хиггс продолжал хохотать. Никто из присутствующих не понимал, было ли ему больно, или он и в правду ничего не чувствовал. Миссис Далтон зло плюнула на покрытое бубонами тело врача и отвернулась:
— В пекло его! Берём, что нашли, и уходим!
Сыновья аккуратно, с виноватыми лицами обошли доктора и, понурившись, последовали за матерью к выходу. Их не смутили бы мольбы и вопли боли, но этот смех наводил на них жуть.
Уже у лестницы миссис Далтон остановилась, а потом, подумав с минуту, вернулась в кабинет доктора:
— Раз вас не страшит боль, уважаемый доктор Хиггс, то не будет страшить и смерть от огня!
Она прошла к камину, достала щипцами уголёк и бросила его на ковёр. Достала другой и бросила его к шторам. Один за другим она разбрасывала угли по кабинету, а те дымились, обугливая то, к чему прикасались. Наконец, старуха увидела, что ковёр в одном месте вспыхнул. Вскрикнув от радости, миссис Далтон повернулась к лежащему на полу Хиггсу и, вперив в него взгляд своих маленьких злобных глаз, едко произнесла:
— Всего хорошего, доктор Хиггс!
— Я буду ждать вас в пекле, миссис Далтон! – не менее вежливо ответил тот. – И вас, и ваших любимых сыночков!
Старуха зарычала и стала бить Хиггса ногами. Один из сыновей подошёл к матери и попытался взять её за рукав, но та выдернула руку и залепила ему пощёчину:
— Не смей мне мешать!
— Но дом уже загорелся! Нам надо идти!
Миссис Далтон обернулась – по шторам уже ползли языки пламени, ковёр полыхал. Плюнув ещё раз на доктора, она поспешила убраться прочь.
Спускаясь по лестнице, она настолько была погружена в свои мысли, что заметила поднимавшегося Роберта, только когда столкнулась с ним нос к носу. На секунду она замерла от неожиданности, а потом вскрикнула:
— Джон!
Старший сын уже бросился вперёд. Роберт, не зная, что и делать, стоял на месте до того самого момента, пока Джон не занёс над ним руку с ножом – а потом сработали инстинкты, и Роберт отпрыгнул назад, схватившись за руку нападавшего.
Джон, бывший в полном смятении после пыток и смеха доктора, и толком не сориентировавшись, легко потерял равновесие и полетел вниз. Роберт отступил к перилам, за которые схватился обеими руками, и с немым изумлением смотрел, как громила падает. Через мгновение он, как во сне, увидел мать и брата нападавшего, которые попытались схватить того за рубаху. А спустя ещё один удар сердца Роберт уже бежал вверх по лестнице. Он даже не успел обдумать такое решение, просто воспользовался замешательством врагов. Больше инстинктом, чем умом, он понимал, что отступать вниз сейчас равносильно смерти. Но ничего этого он не осознавал и ни о чём не думал – просто бежал вверх, насколько ему хватало сил.
Тем временем миссис Далтон и её второй сын, Ральф, кинулись вниз, к упавшему и замеревшему на полу Джону. Перевернув его, они увидели нож, торчавший у Джона из груди. Подвернув руку во время падения, он направил клинок острием в свою грудь, а удар об пол вогнал нож по рукоять в самое сердце.
— Убей его! – взревела обезумевшая старуха. – Убей его, убей!
Ральф, глядя расширенными от страха глазами на труп брата, который всегда казался ему всесильным, повернулся и, как в тумане побежал наверх. Он уже не замечал, что вещи, которые они выносили из дома доктора, остались разбросанными на лестнице, и просто бежал вперёд.
Роберт забежал в кабинет врача и понял, что живым ему отсюда не выбраться. Шторы справа полыхали, треть комнаты слева тоже была отрезана огнём, а по пятам бежал разозлённый головорез.
Нужно было чем-то обороняться – и Роберт заозирался, пытаясь найти хоть что-то. На глаза ему попались раскалённые каминные щипцы, и он схватил их, поворачиваясь к дверям.
Через секунду показался Ральф. От нахлынувшего жара он на мгновение зажмурился, оступился – и Роберт воспользовался этим моментом, чтобы ткнуть ему щипцами в лицо. Заорав, Ральф попятился и упал. Роберт приготовился было обороняться, но Ральф больше не нападал – он не отрывал рук от обожжённого лица и продолжал орать. Не успел Роберт ничего понять, как перед ним как из-под земли выросла жёлтая сморщенная старуха. Она с визгом бросилась на него, вцепилась ногтями ему в лицо, чтобы выцарапать глаза, но коричневые ногти скользнули мимо цели, лишь расцарапав кожу. Роберт оттолкнул старуху и попятился назад в кабинет. Он взмахнул щипцами, но старуха отбила их рукой, да так сильно, что щипцы отлетели в сторону. Отступая, Роберт оказался у камина, увидел торчащую из огня кочергу и схватился было за неё – но та застряла в прутьях камина. Миссис Далтон бросилась на Роберта, и он едва успел перехватить её руки, вновь нацеленные на его лицо.
Они упали вместе, сцепившись, как собаки. Роберту едва хватало сил удерживать миссис Далтон, а та, поняв, что не может дотянуться до врага ногтями, вцепилась ему зубами в руку. Закричав, Роберт перевернулся и подмял старуху под себя, упёрся коленом ей в живот и приподнялся. Миссис Далтон попыталась вскочить, но Роберт наотмашь ударил её кулаком в лицо, и она снова упала. Не без труда поднявшись, Роберт заковылял было прочь, но тут его левую икру пронзила острая боль, и он упал. Оглянулся: миссис Далтон всё-таки удалось вытащить раскалённую кочергу из камина – и ей она ткнула Роберта в ногу. Ткнула сильно, так, что раскалённый металл пропорол кожу и мясо. Роберт не смог подняться, а потому просто пополз прочь, пытаясь спастись. Зато миссис Далтон получилось подняться, и она встала над врагом, занеся кочергу над его головой. Роберт замер, глядя на раскалённый докрасна металл, и приготовился умирать. Время словно замедлилось, а рядом снова раздался знакомый мерзкий хохот:
— Я же говорила, что ты умрёшь здесь, лодочник!
В языках пламени за спиной миссис Далтон Роберт увидел черты той твари, которую он видел во сне и позже, у дома Хиггса. Тварь хохотала, предвкушая очередную смерть.
Но кочерга так и не опустилась. Старуха вдруг покачнулась и, замахав руками, упала рядом с Робертом. Тот отпрянул от неё, и увидел, как кто-то чёрный, весь в бубонах, с обугленными ногами, с хохотом забирается на вопящую не то от ярости, не то от страха, старуху:
— Мы всё-таки отправимся в Преисподнюю вместе, миссис Далтон! – крикнул страшный человек и снова расхохотался.
Больше Роберт не смотрел. Изо всех сил, кашляя от дыма, он пополз к лестнице. Ральфа, которого он ударил кочергой по лицу, он больше не увидел – вероятно, тот сбежал, испугавшись пожара. А может, и Роберта.
Ступенька за ступенькой он спускался вниз. По всей лестнице были разбросаны награбленные вещи – ножи и вилки, кубки, статуэтки, украшения. В какой-то момент Роберт замер, не сразу поняв, что перед ним. Это была небольшая шкатулка. При падении она открылась, и внутри, в отблесках пламени, сверкало золото и драгоценные камни.
Захлопнув крышку шкатулки, Роберт сжал её в руке и пополз дальше.
Пожар скоро охватил всё здание, а потом огонь перебросился и на соседние дома. Роберт отполз на другую сторону улицы и стал смотреть, как огонь пожирает дом за домом. Доползти отсюда до лавки Гуго казалось чем-то нереальным… Но выбора у него не было. Помощи ждать тоже было неоткуда, так что Роберт сжал зубы и поднялся на ноги. Левая нога горела от боли, но идти он всё же мог. Хромая и опираясь на стену дома, Роберт двинулся вперёд.
К тому времени, как он добрался до дома Гуго, пожар охватил уже большую часть Ист-Энда. Огонь не просто сопровождал Роберта – он давно уже обогнал его, и приходилось петлять, чтобы избегать огня и дыма.
Гуго с семьёй уже суетились у дома. Их улица тоже полыхала, и теперь семейство в спешке выносило из дома нажитый скарб. Вещи сваливались на телеге, в которую никто не был впряжен.
— Роберт! – изумлённо воскликнул пекарь, завидев друга. – Какой пожар!.. Нам нужно убираться, но Господь свидетель, я не знаю, куда!
Матильда тоже заметила Роберта, но не подала виду, будто узнала его. Роберт встал у телеги и стал ждать, пока семья не соберётся в путь. Огонь тем временем подходил всё ближе и ближе. Те из людей, кто ещё был жив, метались по улице. Слышны были крики и стук топоров.
— Матильда! – закричал Гуго. – Надо уходить! Или мы все тут сгорим!
— Нельзя! – взвизгнула жена. – Я не позволю своим вещам сгореть!
— Мама, мы сейчас тоже сгорим, если не уйдём! – воскликнула Агнес, прижимая к себе завёрнутых в одеяла детей.
— Лучше сгореть, чем снова стать нищенкой! – кричала в ответ Матильда.
— Не останешься! Я вернул твою шкатулку! – выпалил Роберт, швырнув шкатулку на мостовую.
Та раскрылась, из неё посыпались драгоценности. На несколько секунд все замерли, созерцая богатство.
— Это не твоя шкатулка, — изумлённо сказал Гуго. – Да у тебя в жизни столько не было…
— Ещё как моя! – взвизгнула Матильда, хватая драгоценности. – Ты же слышал, он сказал – «Твоя шкатулка!»
— Всё? – спросила Агнес. – Можно уходить?
Матильда глянула на неё, на мужа – и промолчала. Лишь сильнее прижала к себе шкатулку.
Гуго попытался было сдвинуть с места телегу – но это у него не получилось. Роберт, в меру своих сил, тоже попытался помочь – но телегу, загруженную чуть ли не доверху, они утащить не могли.
— Надо уходить так, — сказал Роберт.
— Я не оставлю вещей! – зарычала Матильда. – Проваливай, а я останусь здесь, с тем, что накопила!
— Мама, он прав! Пусть уж сгорят вещи, но не мы!
Матильда резко повернулась к дочери и залепила ей пощёчину. Агнес дёрнулась и изумлённо уставилась на мать, а потом тряхнула головой и твёрдым голосом сказала:
— Я ухожу. Папа, ты идёшь?
— Иду, — сказал Гуго, помедлив. – Вот только… Куда? Где ещё нет огня?
— Огонь почти везде, — сказал Роберт. – Мне кажется, полыхает уже весь город. Куда бы мы ни пошли, мы всё равно окажемся в огне. Если только…
Роберт умолк, а потом вдруг просиял:
— Ну конечно! Есть одно место! Пойдём, нам нужно торопиться!
Он зашагал прочь, и Агнес с Гуго пошли за ним.
— Куда это вы направились?! – закричала Матильда. – Неужели вы оставите меня здесь одну?
Гуго вернулся, схватил жену поперёк талии, закинул её на плечо и, не обращая внимания на протестующие вопли, пошёл следом за Робертом.
Лодка у Роберта была просторная и могла вместить до шести пассажиров. Матильда и Агнесс детьми на руках сразу забрались в лодку, а Роберт и Гуго оттолкнули её от берега. Уже с середины реки они увидели полыхающий город. Весь Ист-Энд, казалось, был в огне.
— Господь Всемогущий, — пробормотал Гуго.
Кто-то из младенцев запищал, и Агнес стала его укачивать, тихо что-то напевая.
Роберт смотрел на сполохи огня и ему казалось, что где-то там, вдали, он слышит разгневанный крик. Он поднимался к небесам вместе с чёрным дымом. Крик принадлежал тому существу, что пыталось убить его не один день.
— Ты ошибалась, — сказал Роберт так тихо, что его никто не услышал. – Ты не смогла убить ни меня, ни человека во мне. Когда пожар утихнет, у нас останутся лишь наши жизни да обугленные руины, но и это немало. Ты не смогла нас убить – так убирайся из этого города!
Крик существа возвысился и растворился в шуме города. И тогда Роберт улыбнулся, сполз на дно лодки, уронил голову на колени, закрыл глаза и провалился в сон.
