Держа Патрика за руку, я вхожу в палату и пытаюсь не вглядываться в бездвижное тело, которое лежит на кровати, не подавая признаков жизни. Пытаюсь не смотреть на лицо Камеллы, которое изуродовано настолько, что его почти невозможно узнать. Я пытаюсь не заплакать, когда вижу почти синюю руку, которая висит на каких-то веревках. Я просто пытаюсь держать себя в руках, видя какие-то трубки около Камеллы.

— Боже, — шепчу я, по-прежнему сжимая руку Патрика.

Ноги становятся ватными, и я еле-еле подхожу к доктору, который сочувственно смотрит на нас. Бедный Патрик, который смотрит на все это, даже не моргает. Его лицо искажается в болезненной гримасе, и я хочу провалиться сквозь землю, ведь видеть все это сейчас является пыткой. Я чувствую себя ужасно, наблюдая за такой картиной.

— Патрик, — шепотом говорю я, пытаясь разглядеть в глазах хотя бы долю фразы, что «он в порядке». Но в его глазах я вижу лишь боль, растерянность — они заставляют меня обнять Патрика, который так же сильно прижимается ко мне.

Мы просто стоим, обнявшись, совсем позабыв о том, что нас ждет врач. Я просто вдыхаю аромат Патрика, успокаиваясь его прикосновениями. Я не хочу прекращать это, потому что мне кажется, что после я не выдержу и разрыдаюсь или упаду в обморок — все это так тяжело, что я боюсь потерять рассудок. Но благодаря Патрику, кажется, мне легче. Это не объяснить, но мне и вправду легче…