-Трусость! – фыркнул Леа, но в его голосе слышалось веселье.
-Напротив, — скривился Альбер, — честная храбрость! Мы не скрываем того, что наше дело – торговоля. И мы честно говорим об этом.
-И тебя могу сместить?
-Пока нет, — Альбер покачал головою, — пока еще нет. но если станем тянуть – без сомнений. И даже Ронан не знает об этом, а дела мои идут уже не так бойко, как прежде.
-Уж не нажиться ли ты хочешь на нашем восстании? – с подозрением воззрился на торговца Леа. И этот его вопрос спровоцировал волну гнева.
Альбер поднял с усилием грузное свое тело и заорал, сотрясая отблески свечей своей яростью:
-Я? Нажиться? На горе людей? Я, конечно, торговец и, как у всякого торговца, у меня есть проблемы с законом, честностью и счетами, но и честь у меня есть! И сострадание! И сочувствие…я видел, как умирают от голода дети, как женщины с воем убивают их, не в силах видеть их голод…я видел, как разваливаются жизни по кускам, расползаясь гнилым мясом на теле нашей земли! И я…
Леа легко поднялся со своего места, выступил из темноты одинаково жуткий на свету и во мраке, имеющий приятную внешность и ледяную жуть.
-Ну так раздай им…раздай им всё! Все, что ты награбил. Все, что ты увел у других, все, на чем спекулировал. Накорми хотя бы раз детей Пепельных рядов хлебом, дай им мяса! Ну? Слабо?
Леа с отвращением ударил кулаком в грудь Альбера. Он сдавленно охнул, а Леа яростью продолжил свои жуткие речи:
