А те, кто знают, кого надо ловить, и знают, за какое деяние, тревожатся не меньше. Нет в них насмешливости – опасаются они за каждую минуту, которая предшествует исторической странице.

            Гилот идет по коридорам, и память бунтует в нем, почему-то возвращая в самые сентиментальные и самые яркие моменты его жизни.

            Вот его отца уводят в тюрьму за кражу, к которой, как уверен он был тогда семилетним мальчишкой, отец не имеет никакого отношения. Кажется, но тогда бежал за солдатами, пока мать голосила за его спиной, привлекая зевак. Да, точно, он бежал, а потом один из солдат, устав терпеть такое преследование, развернулся и толкнул мальчишку.

            И сейчас иногда болит на непогоду под левой лопаткой, которой он больно ударился о какой-то камень. Но разве это имеет отношение к тому, что тревожит его в эту ночь?

            Уже не мальчик, а юноша стоит он перед королем и говорит решительно, что хочет отдать свою жизнь в борьбе за закон и защиту людей. И королю, юному тогда королю Вильгельму, ах, стремительное время, нравится решительность и храбрость его просителя. Вильгельму тогда хотелось быть милостивым ко всему и всем, он только-только взошел на престол и жаждал деятельности и благодетельства, хотел осыпать всех и каждого счастьем.

            Но разве имеет это отношение к тому, что на сердце Гилота именно в последние дни нет никакого покоя?