«Во время назначенной мною прогулки по столице, я отметил, что сторонники мои держат до последнего честный и преданный вид, не позволяя почтенному королю Вильгельму хоть как-то заподозрить их в недобросовестности и предательстве, хотя я полагаю, что если бы Вильгельм понял нашу мысль и нашу цель, то отрекся бы от престола добровольно, в мою угоду, зная, что я смогу сделать то, чего не смог свершить он…»
Лагот довольно улыбнулся: последние строки ему нравились. Он уже видел себя спасителем королевства, героем, который сделал совершенно невозможное.
«Вы, мои потомки, можете осуждать меня, говоря, что я совершаю предательское убийство, что я сам ничтожен, так я спешу сообщить вам, что вы, моя кровь и мое имя – ошибаетесь! я несу освобождение, которого давно жаждет эта залитая кровью, занесенная пепельным ветром голода и уничтоженная налогом земля! Я несу настоящую свободу и снимаю оковы неправильного и губительного правления короля Вильгельма!
Уничтожая его, я уничтожаю только загубленную ветвь, что отравляет здоровое дерево своим разложением, я залечиваю язву, что расползается по телу, которое может еще дать жизнь!
И не один закон не может меня винить в этом решении и в этом поступке, потому что человек, допустивший такую разруху, такую погибельную муть в своем королевстве, не сумевший воспользоваться властью, данной ему небом, стоит в стороне от всяческих законов! И я, карающий, яростный огонь, стремлюсь разрубить этого человека, по воле призвавшего меня народа!»