-Как он? – спросил Альбер тихо.

            Она оторвала голову от книги, взглянула сухими глазами на него,   ответила:

-Целители говорят, что очнется.

-Ясно, — говорить им было не о чем. Это общая тревога – непрошенная в своей общности неожиданно сделала их ближе, но не открыла им друг друга. По-прежнему они принадлежали к разным мирам, и даже тот факт, о которой Альбер предпочитал не говорить, что Эда сдалась и сказала свое слово о том, что она служила и будет служить только закону, не сломал стены между ними.

            Но тот, кто мудрее, идет на уступки. Хотя бы из человеколюбия. Помявшись, Альбер спросил:

-Ты голодна?

            Она покачала головою. Глава Торговой Гильдии рассвирепел:

-Ты когда ела в последний раз? Я распоряжусь…

-Нет, — холодно и тихо возразила Эда. – Я не хочу есть. Теперь у меня совсем нет аппетита.

-У тебя он и раньше был не очень, — проворчал Альбер, обошел Ронана и сел у его постели с другой стороны. Кресло жалобно вздохнуло под грузом массивного тела. – Ты мало ешь все время, что здесь!

-Аппетит нынче имеют крепкие духом, — ровно ответила Эда.

-Мой дом полон всего, — напомнил Альбер.

-И яда, — злобно вспомнила вдруг павшая дознавательница.

-И яда, — Альбер не стал спорить. – Тот, кто ест плохо, проявляет себя слабым воином.

-Я не на войне. Я – закон. Закон не воюет, — возразила Эда.

-Да, не воюет. Но закон карает. Закон пытает. Закон предостерегает. Он бьет сильнее всякого меча. Перед законом должны быть равны и короли, и крестьяне.