-Простите, — смутился Лагот, — я от иронии жизни. Не хотел вас обидеть.
-Да, — равнодушно отозвалась Эда, — это, должно быть, забавляет Луала и девять рыцарей его, но так вышло. Гилот воспитал меня сам.
-Почему? – Лагот не сдержал удивления. – Вы же – дочь предателей. Простите еще раз.
-Это правда, — не стала обижаться или смущаться Эда. – Я была мала и я их не помню, ваша амилость. Но они были врагами. Врагами трона. Гилот был им другом. Он знал, что ребенок не виноват – я тогда даже не умела ходить, и тогда взял меня на воспитание. Это был его дружеский долг. И я стала служить закону с самого своего раннего детства…
Лаготу стало нехорошо. Он понял, что эта девочка ничего не знает о грозящем перевороте, но, если в ней такая горячность и преданность, если она, о, ужас, не знает другой жизни, кроме служения Дознанию и королю, то станет сопротивляться.
И придется ее убить.
-А чего вы хотите? Сами? – спросил герцог очень тихо. Теперь он старался не смотреть на Эду, боясь, что она прочтет в его глазах то, что ей нельзя знать. Лагот не хотел крови своего народа – лишь смуты, лишь трона…
Но эта девочка, эта девочка – неужели ее придется убить? Убить за преданность и за то, что она птичка в клетке, которая не выбирала своего пути и пошла лишь по течению жизни?!
-Я хочу, чтобы однажды Дознание и суд стало ненужным, — ответила Эда и вдруг улыбнулась, и Лаготу стало еще хуже. – Чтобы люди научились не нарушать закон и не совершали преступлений. Но это невозможно…
