Во всем замке происходило то волнение, которое бывает только в случае, когда враг уже подступил к воротам города и нужно бежать, но разница была в том, что врага не было – был лишь народ, народ одной и той же земли.
Но повсюду извлекалась посуда, особенно ценные вещи растаскивали слуги и приближенные двора, не боясь никакого обвинения в бесстыдном поведении. Вытаскивались книги, жгли какие-то письма, срывали даже тяжелые портьеры, распарывали платья и костюмы, отрывая от тканей золотое шитье и каменья. Все перешло в неистовое желание схватить с собою как можно больше, и…
Моро не задумывался об этом, но продолжение, вторую часть этого отступления, ровно как и слабые попытки последних верных людей остановить бегущих, наблюдали Леа и Эда, пробираясь через заднюю часть замка. Там тоже были люди, но хотя бы можно было идти без помех и видеть удивительные картины.
А где еще увидишь толстую даму в трех шубах, бегущую к карете, на ходу теряющую из охапки каких-то шелков и бархатов предметы туалета? И следом служанка – вся увешана бусами, а в руках серебряный поднос с чашками и чашки дрожат от бега.
-Стойте, ради присяги! – раздается крик из дверей, но куда-а там! Бодро теряя на ходу бумаги, ассигнации и монеты бегут к последним еще живым экипажам, еще стоящим, два брата, знакомые Эде еще по прошлой жизни. И пропинается ей, что это были бароны.
