Это было унижением. Но, что еще было хуже, перед казнью он вел себя, как трус. Толпа с хохотом показывала по улицам после, как осужденный звал Робеспьера слабым голосом и умолял, кричал, что не хотел, что его не поняли, едва не лишился чувств и все продолжал умолять палача…

Франсуаза сама постучалась в дом Люсиль, узнав об аресте Камиля. Она старалась не выходить из дома, чтобы не стать объектом насмешки для тех, кто помнил еще позорное обвинение и поведение ее мужа, но тут не смогла удержаться.

-Наши мужья враждовали, — сказала Франсуаза, когда Люсиль отворила ей, — но я женщина, как и вы, и…

            Она не договорила. Люсиль, привыкшая к тому, что благодаря влиянию Камиля вокруг много друзей и лиц, а теперь, с его арестом, вдруг растерявшая всякую от них поддержку, бросилась к Франсуазе на шею со слезами…

            Так они и существовали. Франсуаза появлялась тенью, тенью бродила по ее дому, и Люсиль казалось, что все еще может наладиться, если в доме есть тепло, и дух. Она бегала по Парижу, несчастная, сумасшедшая от своего горя и живая только одной любовью к мужу.

            Сейчас же, сидя в темноте своей холодной комнаты, она без труда вспомнила свой сон – ей снился тот день, когда Камиль попросил ее руки, и  отец воспротивился их браку.

            Люсиль помнила это без труда. Она снова, как наяву увидела и свои слезы, и утешение от матери и что-то оборвалось в ней. Привиделся ей и дневник из той поры (она всегда писала дневник), в котором запись о том дне была залита слезами, и заканчивалась фразой: «это был самый ужасный день моей жизни!»